протоиерей Алексий Кибардин | Вятская Переправа протоиерей Алексий Кибардин — Вятская Переправа
протоиерей Алексий Кибардин
5 апреля 

память протоиерея Алексия Алексеевич Кибардина (1964).

  • (род.12 октября 1882, село Всехсвятское Слободского уезда, Вятской губернии — почил в п. Вырица, ленинградской области).
  • В 1903 года окончил Вятскую духовную семинарию по I разряду,
  • был назначен законоучителем Котельнического трёхклассного городского училища и женской прогимназии и в тот же день рукоположен во священника епископом Никоном (Софийским) к Троицкому собору Котельнича.
  •  27 ноября 1904 года отец Алексий был перемещён к Никольской Котельнической церкви, а  14 сентября 1905 года назначен законоучителем Котельнического трёхклассного городского училища и женских городского и церковно-приходского Николаевского училищ.
  • Последний духовник преподобного Серафима Вырицкого, а ранее был духовником Собственного Ее Величества Конвоя и настоятелем Феодоровского Государева Собора в Царском Селе (о. Алексий известен также как неофициальный духовник Царской семьи).

Филимонов В. П. Последний духовник преподобного Серафима Вырицкого

Содержание

Жизнеописание протоиерея Алексия Кибардина.

Письма из заточения

По благословению Епископа Петергофского Маркелла

Книга основана на архивных и других подлинных документах, а также на свидетельствах узников ГУЛАГа. В ней опубликованы исторически достоверные сведения об исповеднике протоиерее Алексии Кибардине (1882–1964).

Отец Алексий много лет отстаивал истины Православной веры от нападок безбожников и обновленцев, проповедовал на оккупированных фашистскими захватчиками территориях и много сделал для возрождения Православия в послевоенные годы. В данном издании впервые полностью публикуются письма протоиерея Алексия из мест заточения.

К читателю

Жизнь протоиерея Алексия Кибардина являет собой яркий пример подлинного исповедничества. В ней – сочетание глубочайшего смирения с неколебимым стоянием в вере. Отец Алексий был воистину бесстрашным воином Христовым и добрым любвеобильным пастырем. В течение нескольких десятилетий терпеливо нес он подвиг бескровного мученичества. Это был подвиг ежедневный, ежечасный, даже до последнего дня его жизни. Это был крест, который он принял из сладчайших рук Самого Спасителя.

В результате кропотливых продолжительных поисков в ряде архивов и библиотек удалось собрать по крупицам имеющиеся об этом светлом служителе Божием документальные данные и составить его жизнеописание. Неоценимую помощь в работе оказали воспоминания родных батюшки Алексия, а также – видного российского ученого, профессора Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук Юрия Константиновича Герасимова и педагога Евгения Александровича Рудаковского.

Уникальным свидетельством являются подлинные письма отца Алексия из мест заточения, любезно переданные автору внуком исповедника Алексеем Сергеевичем Кибардиным. Это не просто литературный памятник, но живое духовное пособие для тех, кто хочет обрести евангельские терпение, смирение, кротость и истинное христианское мужество.

Сводный послужной список протоиерея Алексия Кибардина

Родился 30 сентября 1882 года в селе Всехсвятское Слободского уезда Вятской губернии, сын сельского священника.

13 июня 1903 года закончил Вятскую духовную семинарию по 1 разряду.

5 октября посвящен в сан диакона, а 8 октября 1903 года посвящен в сан иерея епископом Вятским и Слободским Никоном (Софийским).

С октября 1903 года по ноябрь 1904 года служил священником

Троицкого собора города Котельнича Вятской губернии.

19 ноября 1904 года перемещен в Никольскую церковь города Котельнича Вятской губернии, где служил священником по июль 1908 года.

Нес обязанности депутата на Епархиальном съезде духовенства и мирян в 1906 году.

С 1903 по 1908 год преподавал Закон Божий в женской гимназии и 4-х классном училище города Котельнича Вятской губернии1.

11 сентября 1908 года принят в число воспитанников

Санкт-Петербургской Духовной Академии2.

В июне 1912 года закончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия3.

8 августа 1912 года определен на вакансию священника к церкви святой Марии Магдалины Общины сестер милосердия во имя Христа Спасителя на Сергиевской улице, 524.

21 июня 1913 года распоряжением протопресвитера военного и морского духовенства с Высочайшего Его Императорского Величества соизволения назначен на вакансию священника к Феодоровскому Государеву собору с возложением исполнения

пастырских обязанностей по Собственному Его Величества

Конвою5,6.

С 28 августа 1914 года по 1917 год безвозмездно исполнял

пастырские обязанности в лазарете Великих Княжен Марии Николаевны и Анастасии Николаевцы, что при Феодоровском Государевом соборе7.

С 1912 по 1917 год законоучительствовал в Первом женском 4-х классном городском училище Петербурга и мужской гимназии в Царском Селе8.

Награжден:

– набедренником к Пасхе 1905 года,

– камилавкой к Пасхе 1913 года,

– наперсным крестом от Святейшего Синода 13 июня 1914 года,

– золотым крестом (из кабинета Его Императорского Величества) 12 апреля 1916 года9.

Возведен в сан протоиерея в 1922 году

митрополитом Петроградским и Гдовским Вениамином (Казанским).

С 1922 года – настоятель Феодоровского собора в Царском Селе.

Награжден:

– палицей к Пасхе 1925 года,

– митрой к Пасхе 1927 года10.

15 декабря 1930 года приговорен «тройкой» ОГПУ по статье 58–10,11 на 5 лет концлагеря11.

По отбывании лагерного срока находился на Крайнем Севере в Мурманске и Мончегорске, с 10 октября 1934 года12 работая бухгалтером в гражданских учреждениях.

5 июля 1941 года вернулся в город Пушкин.

При занятии немцами Пушкина был эвакуирован в глубь Ленинградской области и остался на погосте Козья Гора Осьминского района, где служил священником с 25 марта 1942 года.

Награжден Патриархом Алексием I к Пасхе 1945 года наперсным крестом с украшениями.

3 августа 1945 года переведен митрополитом Григорием (Чуковым) в Казанскую церковь поселка Вырица, где служил настоятелем по апрель 1950 года13.

17 апреля 1950 года осужден по статье 58–1А,1Б на 25 лет строгого режима14.

22 мая 1955 года решением военного трибунала был освобожден без поражения прав, со снятием судимости.

15 августа 1955 года назначен вторым священником

в Вырицкий Казанский храм.

7 августа 1957 года вышел за штат (на пенсию).

Скончался 5 апреля 1964 года в 8 часов утра в поселке Вырица15.

61 год в священном сане… Нелегким было для отца Алексия это путешествие во времени, однако скорби – знак особого избрания Божия. До последних дней земной жизни делила с батюшкой все невзгоды и редкие радости верная его супруга Фаина

Сергеевна Кибардина.

Дочь священника Сергия Сырнева из небольшого городка Котельнича Вятской губернии, Фаина Сергеевна родилась в 1883

году. С 1893 года она обучалась в Вятском епархиальном женском училище, которое закончила 23 мая 1899 года. В 1899–1900 годах с отличием закончила дополнительный педагогический класс при том же училище и работала домашним учителем16,17,18.

В 1902 году Фаина Сергеевна связала свою судьбу с единомысленным семинаристом Алешей Кибардиным. Господь послал им двух сыновей: в 1907 году родился Сергей, а в 1910 году – Василий. К тому времени отец Алексий был студентом второго,

курса Санкт-Петербургской Духовной Академии, и порою далеко не просто было сводить концы с концами.Тем не менее, супруги со смирением принимали все жизненные трудности и с любовью носили тяготы друг друга, уповая всегда на волю Божию.

Итак, закончив в возрасте 21 года Вятскую духовную семинарию, Алексий Кибардин был рукоположен в сан иерея и до 26 лет служил и законоучительствовал в городке Котельниче Вятской губернии. В 1908 году успешно поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию и в 1912 году блестяще закончил её со степенью кандидата богословия. Его сочинение на тему «1812 год и его последствия для Православной Церкви и православного духовенства» получило высокую оценку профессоров и преподавателей Академии19.

Чудесным образом оказался иерей Алексий Кибардин одним из приписных священников Феодоровского Государева собора. Община сестер милосердия во имя Христа Спасителя, куда он был определен после окончания Духовной Академии, находилась под Августейшим Покровительством Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Царственная благодетельница Общины неоднократно бывала на богослужениях в храме во имя святой равноапостольной Марии Магдалины на Сергиевской улице, где служил отец Алексий. До самозабвения, умом и сердцем воспаряя к горнему, совершал он священнодействие. Чуткое сердце благочестивейшей Императрицы немедленно оценило нелицемерное усердие и духовные дарования молодого священника. Вскоре последовало распоряжение о его переводе в Царское Село20.

Феодоровский Государев собор имел статус особый – он был приходом Августейшей Семьи и чинов Собственного Его Императорского Величества Сводного пехотного полка и Собственного Его Императорского Величества Конвоя, размещавшихся в Царском Селе. Храм был создан попечением и на денежные средства Царской Семьи. Для постройки собора Государь Николай II Александрович и Государыня Александра Феодоровна выделили 150 000 рублей. 20 августа 1909 года Император заложил первый закладной камень собора. совершал Преосвященный Феофан (Быстров) епископ Ямбургский, ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии и духовник Императора и Царской Семьи. По замыслу создателей Феодоровский собор должен был стать символом возрождения Святой Руси. По милости Божией работы были проведены в самые кратчайшие сроки. Величественный, монументальный храм был воздвигнут всего за три года. Ответственные моменты строительства всегда проходили в присутствии Августейшей Четы21.

Уже 20 августа 1912 года состоялось торжественное освящение собора, чин которого по Высочайшему повелению совершил протопресвитер военного и морского духовенства отец Георгий Шавельский. Он же был назначен почетным настоятелем собора22. Главный престол верхнего храма был освящен в честь чудотворной иконы Божией Матери Феодоровской, нижнего пещерного храма – в честь преподобного Серафима, Саровского чудотворца. По Высочайшему повелению пещерный храм освящал 27 ноября 1912 года Преосвященный Серафим (Чичагов), епископ Кишиневский, который был одним из самых горячих ревнителей прославления Саровского угодника Божия. На Саровских торжествах в 1903 году новоявленный святой объединил православного Царя с его народом в трогательном преклонении

перед святынею веры. В пещерном храме Феодоровского Государева собора преподобный Серафим вновь и вновь единил в

часы молитвы Державного хозяина Земли Русской с ее народом. Здесь Помазанник Божий говел вместе с простыми солдатами и казаками; здесь причащался он вместе с ними Святых Христовых Тайн; здесь искренне возносил он свои прошения у святых древних икон, омытых слезами многих поколений русских людей.

Высочайше утвержденное Положение о соборе и штате духовенства гласило:

«…§ 6. Причт собора состоит из одного протоиерея-

настоятеля, одного протодиакона и двух псаломщиков (могут быть в сане диаконов).

§ 10. Кроме того, при соборе состоят священники Собственного Его Императорского Величества Сводного пехотного полка и Собственного Его Величества Конвоя.

§ 11. Священники Конвоя и полка, исполняя по собору очередные богослужения, несут главным образом пастырские обязанности в названных воинских частях…»23

Одним из этих священников и стал иерей Алексий Кибардин.

Настоятелем Феодоровского Государева собора был протоиерей Александр Петрович Васильев – новый духовник Государя Императора и Царской Семьи, законоучитель Царских Детей24. Он принял послушание духовника Царской Семьи после епископа Феофана (Быстрова), переведенного 25 июня 1912 года на Астраханскую кафедру и протоиерея Николая Кедринского. Отец Александр окормлял Августейшую Семью до самого последнего дня пребывания ее в Царском Селе. Он же служил напутственный молебен перед отъездом Царственных Мучеников в Тобольск. После октябрьского переворота этот дивный пастырь также удостоился мученического венца – 5 сентября 1918 года последний духовник Государя Императора Николая II был расстрелян большевиками в Петрограде25. Да помянет Господь Бог светлое имя отца Александра Васильева во Царствии Своем!

В июне 1913 года к обязанностям полкового священника у иерея Алексия Кибардина прибавилось новое послушание. После полного завершения работ по Феодоровскому Государеву собору продолжилось строительство Феодоровского городка. Он создавался как уникальный архитектурный ансамбль древнерусского зодчества. При строительстве городка использовались мотивы Московской Руси, Пскова, Новгорода и Костромы 15–17 веков. Высочайшим указом Государь утвердил состав Комитета по постройке зданий при Феодоровском Государевом соборе. В него вошли: ктитор собора, полковник Д.Н. Ломан; священник Алексий Кибардин; капитан Сводного полка Н.Н. Андреев и архитектор C.С. Кречинский26,27.

Невиданными темпами, почти круглосуточно, шли строительные работы. Воздвигались Ратная палата, Казачьи казармы, Офицерское собрание и железнодорожный павильон, к которому со стороны железной дороги примыкала платформа с навесом, украшенная тремя шатрами. Строились дома для причта и служащих при соборе, баня, прачечная, конюшня, гаражи, кладовые и другие подсобные помещения.

Иерей Алексий Кибардин принимал самое деятельное участие в организации работ. Он же освящал места закладки будущих зданий, вновь построенные сооружения и окормлял военных строителей, руками которых созидался этот неповторимый архитектурный ансамбль в истинно русском стиле. По замыслу устроителей, собор с окружающим его городком должны были стать центром духовной жизни России. В зданиях городка, предполагалось разместить собрания древних русских икон, коллекции старинной церковной утвари, орнаментов, предметов быта и искусства. Ратная палата должна была стать музеем для хранения исторических документов, военных трофеев, литературных и графических произведений, повествующих о воинской доблести России.

К лету 1914 года строительство основной части зданий и сооружений городка было завершено.

Вновь воссоздаваемые памятники, собрания древних святынь, предметов культуры и исторических документов должны были способствовать сохранению национальных корней России. Создание уникального комплекса Государь связывал с возрождением идеалов Святой Руси, ибо в этом видел залог надежного, твердого единства Царя и народа.

Отец Алексий Кибардин стал одним из тех людей, которые помогали воплотить в жизнь эти светлые начинания Императора Николая Александровича. Как видно из послужного списка, молодой священник в то же время преподавал Закон Божий в учебных заведениях Петрограда и Царского Села. Так нес он сразу три нелегких послушания, пребывая в неустанных трудах во славу Господню…

Первая мировая война, грянувшая в июле 1914-го, изменила и ход жизни городка. По Высочайшему Указу от 13 сентября 1914 года при Феодоровском Государевом соборе был открыт лазарет для раненых воинов28. Шефство над ним взяли Великие Княжны Мария Николаевна и Анастасия Николаевна. Августейшие покровительницы лазарета сами работали здесь в качестве сестер милосердия, помогая медикам и раненым. По мере того, как развертывались события на театре военных действий, все новые и новые здания Феодоровского городка отдавались под дополнительные офицерские и солдатские лазареты. Раненые все прибывали и прибывали, городок был переполнен жертвами мировой бойни. Здесь были несчастные, потерявшие руки и ноги, лишившиеся зрения, получившие черепно-мозговые ранения, отравления газами… Операции и перевязки шли круглосуточно. Многие раненые погибали от потери крови, гангренозных воспалений и других осложнений.

Можно представить, какого напряжения требовало в ту пору пастырское служение отца Алексия Кибардина в переполненных ранеными лазаретах. Священство собора не имело времени для отдыха ни днем, ни ночью: так бесконечен был поток воинов, желающих исповедаться и причаститься Святых Христовых Таин. Многие из них не знали, доживут ли до следующего дня. Они уповали на Бога больше, чем на врачей.

Здесь надо было проявлять необыкновенную чуткость и осторожность, чтобы недугующие не теряли надежды на спасение в этой жизни и будущей. Надо было умело поговорить с каждым страждущим, подготовить его ко причастию словами любви и сочувствия. В соборе непрестанные панихиды чередовались с молебнами о даровании победы российскому христолюбивому воинству, об избавлении от неволи томящихся в плену.

Почти три года длилась кровавая жатва. Тысячи и тысячи страдальцев, искореженных в страшных жерновах войны, прошли перед глазами отца Алексия. Иные отошли к вечности, иные остались калеками до конца земной жизни.

Благочестивейшая Государыня Императрица и Её Августейшие Дочери, работая в царскосельских лазаретах, с необычайным состраданием относились к раненым воинам. Они воистину не щадили себя, пребывая в неустанных заботах о пострадавших защитниках Отечества. Так же, терпеливо и безропотно, с присущим ему смирением и любовью, нес свои многотрудные послушания и отец Алексий. Как пастырь, он, несомненно, видел, каких высоких христианских добродетелей сподобил Господь Августейших Жен. Его поражала всегда их глубокая вера и постоянный молитвенный настрой, а Императрица и Великие Княжны почитали искреннее духовное усердие отца Алексия. Во славу Божию трудились все они рука об руку. За годы испытаний возникла и укрепилась их трепетная духовная дружба…

Понимал отец Алексий, какой великий подвиг любви и милосердия несли Августейшие Жены. Об этом писал в 1915 году журнал «Русский паломник»: «Нельзя без волнения, без глубокого захватывающего чувства читать о великодушной, самоотверженной деятельности Августейших сестер милосердия – Государыни Императрицы Александры Феодоровны, Её Августейших Дочерей –

Ольги Николаевны, Татианы Николаевны, Марии Николаевны и Анастасии Николаевны. Её Величество ежедневно посещает Царскосельский дворцовый лазарет, где изволит лично ухаживать за

ранеными, ободряя и утешая их, причем изволит лично забинтовывать раны и делать перевязки, измерять температуру, пульс и дыхание. Великие Княжны работают в том же лазарете в качестве сестер милосердия наравне с остальными сестрами. Искусно и осторожно, своими мягкими нежными руками Великие Княжны так же, как и их Августейшая Мать, делают перевязки у раненых офицеров и солдат, которых до слез трогает такая заботливость. Под их лучистым взглядом, льющим на усталую измученную душу бальзам утешения, раненые забывают войну со всеми ее ужасами, забывают и о своих тяжелых ранах.

И офицеры, и нижние чины, покидая лазарет, навсегда уносят с собой неизгладимые светлые воспоминания о выдающейся деятельности Августейших сестер милосердия, с такой простотой и

душевным величием совершающих подвиги любви и самоотречения»29.

Отец Алексий стал свидетелем начала крестного мученического пути Царской Семьи во время её пребывания в Царском Селе после ареста. Он видел, с какой кротостью и смирением переносили Царственные Мученики все страдания и унижения от взбесившейся разнузданной солдатни; с какой покорностью,всецело предав себя в волю Божию, усердно молились они Господу о спасении России. В такие минуты сердце молодого пастыря воистину обливалось кровью.

До конца дней своих хранил отец Алексий Кибардин светлые воспоминания об Августейшей Семье, а в ту пору он старался сделать все возможное, чтобы облегчить участь Царственных Мучеников, томившихся под арестом в Александровском дворце Царского Села. Впоследствии Государыня Императрица Александра Феодоровна в своих письмах из Тобольска неоднократно передавала отцу Алексию сердечные приветы.

С 24 октября 1916 года настоятелем Феодоровского Государева собора стал протоиерей Афанасий Беляев, благочинный Царскосельского округа Петроградской епархии30. Он же был руководителем братства во имя Пресвятой Богородицы. Это был ревностный пастырь, крепко державшийся святоотеческих традиций и учения Матери Церкви. С отцом Алексием Кибардиным они были хорошо знакомы и состояли в полном единомыслии. В первые годы большевистского правления эти два пастыря дали решительный отпор обновленцам, и церковная жизнь в Царском Селе не была нарушена теми нестроениями, которые происходили в Петрограде. В ту тяжелую пору в Феодоровский Государев собор потянулись очень многие верующие из северной столицы и вошли в число его постоянных прихожан.

С 1922 года отец Алексий Кибардин, возведенный в сан протоиерея будущим священномучеником митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским), становится настоятелем собора31. Его проникновенное служение и светлые проповеди привлекали все больше и больше истинно верующих людей не только из Царского Села, но и из Петрограда. Всеми силами старался новый настоятель Феодоровского Государева собора передать своим прихожанам Дух чистоты подлинного Православия.

В праздничные, дни в соборе часто устраивались торжественные архиерейские богослужения, в которых любил участвовать будущий священномученик епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев).

В целом же служение отца Алексия было нелегким – случались столкновения с властями, которые, по милости Божией, удачно заканчивались для стойкого пастыря. Дважды собор подвергался ограблениям, по-видимому, также не без ведома властей.

В 1927 году, после выхода в свет Декларации митрополита Сергия, положение протоиерея Алексия еще более осложнилось. Благоговейное почитание светлой памяти Царственных Мучеников

было неотъемлемой частью его существования.

С наиболее верными своими духовными чадами отец Алексий постоянно служил панихиды по невинно убиенной Царской Семье. С именем Государя, Императрицы и Августейших Детей были связаны самые светлые его воспоминания. Батюшка часто рассказывал прихожанам о жизни храма в те дни, когда он был приходом Царской Семьи; показывал молельные комнаты Августейших Особ и любимые иконы Государя и Императрицы;

Поминать богоборческие власти и молиться об их благоденствии, да еще под сводами Государева (!) собора для отца Алексия было равносильно предательству Иуды. Понимая разумом необходимость подчинения священноначалию Церкви, отец Алексий не мог подчинить ей свое сердце. Это было выше его сил. Без раздумий вступил он, в ряды сторонников митрополита Иосифа (Петровых). Совесть пастыря была чиста перед лицем Господа. Каждый день ожидал отец Алексий возможного ареста, однако Господь хранил его молитвами умученной Царской Семьи. Лишь в конце 1930 года богоборцы устранили неугодного им непреклонного пастыря. Суд, а правильнее, – произвол «тройки» вынес довольно

«мягкое» решение – пять лет пребывания в лагере строгого режима32

Он отбывал срок заключения в Сиблаге (в городе Мариинске Новосибирской области) и на строительстве Беломоро-Балтийского канала (в Белбалтлаге) – возил тачки с землей и строительными материалами, работал и в лагерной канцелярии. Проживая в холодных бараках, батюшка заболел ревматизмом. Тяжело пришлось и семье священника. Фаина Сергеевна Кибардина позднее рассказывала, что, если бы не её тяжелая болезнь, семью, вероятно, выслали бы из города Пушкина (так в 1930-е гг. стало называться Царское Село). Сыновей осужденного священника никуда не брали учиться, и им пришлось несколько лет быть чернорабочими, прежде чем удалось поступить в высшие учебные заведения.

По милости Божией, протоиерей Алексий Кибардин был освобожден досрочно и далее отбывал ссылку в районах Крайнего Севера. Решение о его досрочном освобождении «по зачетам» за работу на строительстве канала было принято 10 сентября 1934 года, но вышел он на свободу 27 февраля 1935 года. Первоначально батюшка проживал в Новгороде, а с 1936 года – в ссылке в Мурманске и затем в Мончегорске, работая бухгалтером Горнорудного управления Мончегорского лагеря НКВД33

Вскоре после начала Великой Отечественной войны, беспокоясь о своей остававшейся в городе Пушкине больной матушке Фаине Сергеевне, отец Алексий 11 июля 1941 года уволился с работы и, получив пропуск на въезд в Ленинград, 18 июля приехал в город. Через два месяца, 17 сентября, Пушкин заняли немецкие войска. У матушки был рак груди, и она постоянно лежала в постели, поэтому отец Алексий не мог эвакуироваться и оказался на оккупированной территории. До февраля 1942 года он жил в Пушкине, существуя на деньги, заработанные в Мончегорске. Жизнь в оккупированном городе была тяжелая, семью отца Алексия выселили из его дома, который оказался в запретной зоне.

Отцу Алексию пришлось трижды посещать немецкого коменданта города Пушкина: первый раз – в конце октября 1941 года, когда фашисты насильственно эвакуировали население города из прифронтовой зоны в тыл, он обратился с просьбой позволить его семье остаться, так как матушка по-прежнему тяжело болела, и получил согласие. В ноябре батюшка попросил разрешения пройти в запретную зону в свой дом за оставшимися там теплыми вещами, но получил отказ.

Наконец, в середине февраля 1942 года отец Алексий говорил с комендантом о возможности выезда из Пушкина ему и не способной самостоятельно передвигаться супруге и получил разрешение уехать на ежедневно отправлявшейся в Гатчину продуктовой машине. Так протоиерей Алексий Кибардин оказался в деревне близ Гатчины, где прожил около двух недель у крестьян, а в конце марта 1942 года в поисках работы переехал в село Ястребино. Здесь он провел богослужение в храме Святителя Николая Чудотворца. Жители Осьминского района, узнав, что Кибардин – священник, 25 марта пригласили его служить в Покровскую церковь деревни Козья Гора. Отец Алексий предложение с радостью принял и 7 апреля 1942 года вместе с матушкой переехал в эту деревню34.

Так батюшка стал служить в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, бывшей ранее главным храмом Покровского Поречского женского монастыря и закрытой в 1937 году. Местные жители отремонтировали церковь еще в конце 1941 года. В Козьей Горе проживали и прислуживали в храме бывшие монахини Пятогорского Богородицкого монастыря Евфросиния (Дмитриева) и Серафима. Еще в 1920-е годы они прислуживали в Феодоровском соборе Царского Села при отце Алексии и, возможно, были инициаторами приглашения его в Козью Гору. Эти сестры, а также монахиня Ангелина прислуживали в Покровской церкви до конца оккупации.

Помимо Покровской церкви, отец Алексий обслуживал и ряд соседних приходов, фактически исполняя обязанности благочинного для значительной части Осьминского района. Он часто ездил на богослужения в деревни Дретно, Велетово, Подлесье, Овсище, Псоедь, Лесище, село Самро и другие, занимался возрождением храмов35.

В Осьминском районе было большое количество партизан. Штаб ближайшего партизанского подразделения – Осьминского истребительного отряда, переименованного затем в 6-й отряд 9-й партизанской бригады Ленинградской области, находился в лесу, близ деревни Рудницы. В октябре 1943 года на территории нескольких прилегающих сельсоветов был даже создан партизанский край. Командир отряда И.В. Скурдинский и комиссар И.В. Ковалев хорошо знали отца Алексия Кибардина и неоднократно приходили к нему домой с целью получения помощи деньгами, хлебом, мукой и другими продуктами. Первая их встреча произошла летом 1942 года. 12 июля отца Алексия пригласили на Петров день в деревню Велетово. После службы в местной часовне и посещения домов крестьяне собрали ему зерна, муки и хлеба.

И в ночь с 13 на 14 июля в Козью Гору пришли 10 партизан, попросив хлеба и предупредив, что их посещение следует хранить в тайне. Священник отдал им весь хлеб.

Через три недели партизаны пришли снова во главе с комиссаром отряда, который предупредил отца Алексия, чтобы он впредь не говорил в проповедях о репрессиях священников в 1930-е годы и не побуждал местных жителей крестить «взрослый детей» 7–10 лет и старше. На вопрос батюшки, что же следует читать в проповеди, Ковалев (по его свидетельским показаниям 1950 года) ответил: «Я сказал, чтобы читали то, что написано в русском Евангелии». В этот раз партизаны попросили также собрать и передать им в назначенное время 6 тысяч рублей, что отец Алексий и сделал. Затем священник передал в отряд еще 10 тысяч рублей. В дальнейшем партизаны приходили неоднократно – последний раз в октябре 1943 года, и каждый раз получали какую-либо помощь. В этот последний приход, за 3 месяца до освобождения села советскими войсками, состоялся примечательный диалог партизан с отцом Алексием: «Ты знаешь, что делается по ту сторону фронта?» – «Не имею никаких сведений». – «В Москве теперь имеется Патриарх, храмы открыты. Для тебя, отец, эти вести, конечно, интересны. За то, что ты помогал нам, не отказывал, Родина тебя не забудет»36.

Батюшке Алексию приходилось неоднократно вступать в контакт с немецкой администрацией. Первый раз комендант в Осьмино вызвал его к себе в конце июля 1942 года на регистрацию как недавно прибывшего в район. По показанием отца Алексия на допросе в МВД 27 января 1950 года комендант спросил его, не беспокоят ли его партизаны и на отрицательный ответ предложил собирать и сообщать сведения о них, на что священник, желая скрыть уже имевшиеся к тому времени связи с партизанами, заявил: «Хорошо, что мне будет известно, сразу сообщу». Письменной подписки отец Алексий Кибардин не давал и никаких сведений в дальнейшем не сообщал, о чем неоднократно говорил на допросах в 1950 году: «Задание коменданта я не выполнил, несмотря на то, что мне было известно о местонахождении партизан… Еще раз заявляю, что о дислокации партизанского отряда и отдельных партизан, которые приходили ко мне, я не сообщал». В конце лета 1942 года священника вызвал начальник гестапо в Осьмино, тоже спрашивал о местонахождении партизан и, получив отрицательный ответ, предложил сообщить в случае его установления. По словам отца Алексия, это задание он тоже «ни разу не выполнил в силу религиозных убеждений»37.

Несомненно, отец Алексий был настроен патриотически. Оба его сынa, Василий и Сергей, сражались в Советской армии, причем первый погиб на поле брани, а второй дошел со своей частью до Берлина. Однако и коммунистическое руководство батюшка «имел мало оснований любить».

Территория, на которой служил отец Алексий, формально находилась в ведении Православной Псковской Духовной Миссии, бывшей в каноническом подчинении Московской Патриархии. До осени 1943 года у батюшки никаких контактов с Миссией не было. По соседству с отцом Алексием Кибардиным проживал игумен Илия (Мошков), заведовавший несколькими приходами в Осьминском районе, у которого служил псаломщиком Алексий Маслов. В июле 1943 года последний был рукоположен во священника в Пскове и там рассказал о протоиерее Алексии Кибардине. Сам батюшка, вызванный через Осьминского коменданта, приехал первый и последний раз в Псков 9 сентября и провел там три дня. Управляющий Миссией протопресвитер Кирилл Зайц сообщил протоиерею о «ликвидации иосифлянства» и предложил отойти от этого движения, принеся покаяние.

Отец Алексий согласился и через два дня в Псковском соборе на исповеди у отца Кирилла покаялся и обещал отойти oт иосифлян. Протоиерей Алексий Кибардин встречался также с членами Управления Миссии отцом Феодором Михайловым, отцом Николаем Шенроком и её секретарем А.Я. Перминовым.

Отца Алексия утвердили старшим священнослужителем для нескольких церквей: в честь Покрова Пресвятой Богородицы в Козьей Горе, в честь Рождества Пресвятой Богородицы в Пенино, в честь Рождества Христова в Старополье и других. Из Пскова он также привез иконы, видимо написанные в иконописной мастерской Миссии. После этой поездки никаких дальнейших контактов у батюшки с Духовной Миссией не было – вскоре началась частичная эвакуация, а затем связь Осьминского района с Псковом надолго вообще прервалась.

В конце октября 1943 года немецкая администрация убеждала отца Алексия эвакуироваться, но он категорически отказался, а через несколько дней началось уничтожение деревень и насильственная эвакуация населения. 6 ноября карательный отряд немцев пришел и в Козью Гору. Сначала они подожгли три государственных учреждения: больницу, амбулаторию, машинно-тракторную станцию – и несколько жилых домов, а затем направились к церкви. Протоиерей вышел к карателями и убедил оставить храм и прилегающие дома в покое, при этом снова отказавшись эвакуироваться. Вскоре немцы ушли из деревни в сторону Поречья38.

В январе 1944 года Осьминский район освободили советские войска, и тут же начались проверки и аресты местных жителей,

сотрудничавших с оккупантами (порой необоснованные). В апреле 1944 года офицер госбезопасности посетил отца Алексия и указал, что на основании собранных о нем данных, тот «ничего плохого не сделал и может продолжать служить, никто… никакой неприятности не причинит».

В это же время батюшка подал прошение о принятии в состав клира Ленинградской епархии, но в телеграмме временно управляющего епархией архиепископа Григория (Чукова) заведующему канцелярией Ленинградского митрополита протоиерею Павлу Тарасову от 11 мая 1944 года было указано: «Необходимо запросить митрополита Николая (Ярушевича) о снятии запрещения и воссоединении протоиерея Кибардина». 1-го июня отец Алексий написал доклад митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Алексию (Симанскому) о церковной жизни Осьминского района в период оккупации, где среди прочего отмечал: «В сохранившихся храмах сначала совершали богослужения немецкие пасторы, крестили русских детей по лютеранскому обряду, произносили речи-проповеди. Русский народ, сохранивший веру отцов и дедов, хотел иметь русских православных священников, и жители тех мест, где сохранились храмы, стали искать православных священников… Почти в каждом селении имеются часовни. Жители деревень имеют обычай в свои местные праздничные «заветные» дни приглашать священника для совершения богослужения в часовне и совершения треб в деревне – приходилось довольно часто ездить или, вернее, ходить пешком, за неимением транспорта, километров за 10–15 и далее».

13 июля 1944 года в письме к управляющему епархией архиепископу Псковскому и Порховскому Григорию (Чукову) отец Алексий рассказал о своем служении в годы войны, отметив, что в 1928 году он был, как иосифлянин, запрещен епископом Петергофским Николаем (Ярушевичем) в священнослужении, но в сентябре 1943 года, после покаяния, принят в общение с Московской Патриархией в Пскове Управлением Духовной Миссии с благословения Экзарха Прибалтики митрополита Сергия (Воскресенского). Однако Владыка Григорий, видимо, получив соответствующий ответ от митрополита Николая (Ярушевича) об условии снятия наложенного им запрещения, предложил повторно принести покаяние в Ленинграде, что отец Алексий и сделал 19 августа 1944 года в Спасо-Преображенском соборе, будучи в тот же день воссоединен с Московской Патриархией в сущем сане протоиерея39

21 августа резолюцией Владыки Григория (Чукова) батюшка был утвержден настоятелем Покровской церкви и служил в Козьей Горе еще около года (к Пасхе 1945 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий I наградил его наперсным крестом с украшениями). Весной 1945 года архиепископ Григорий пригласил отца Алексия Кибардина быть преподавателем готовившихся к открытию в Ленинграде Богословско-пастырских курсов, но этому назначению помешал посланный 15 мая протоиереем Павлом Тарасовым уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви резко негативный отзыв о политической неблагонадежности отца Алексия: «…был близок до революции к царскому дому. После революции встал на непримиримую позицию по отношению к советской власти. Когда возник иосифлянский раскол, Кибардин примкнул к нему и был одним из самых активных руководителей в районе города Пушкина. В этот самый период активно с церковного амвона выступал против советской власти…»40

Уже летом 1944 года у супруги отца Алексия резко ухудшилось здоровье, и она была, помещена в одну из ленинградских больниц. 23 сентября батюшка просил протоиерея Павла Тарасова: прислать вызов на проезд в Ленинград для доклада о церковных делах архиепископу Григорию (Чукову) и в связи с необходимостью взять жену из больницы. А 12 июня 1945 года отец Алексий подал прошение архиепископу о переводе на приход, расположенный в окрестностях города, так как Фаина Сергеевна находилась под постоянным врачебным наблюдением ленинградских профессоров (она скончалась в 1947 году). Владыка благосклонно отнесся к рассмотрению вопроса и 3 августа назначил протоиерея Алексия Кибардина настоятелем церкви в честь Казанской иконы Божией Матери в поселке Вырица41. В это время МВД снова устроило проверку батюшке и, не найдя ничего предосудительного, разрешило поселиться в Вырице.

В первые же дни своего служения в Вырице отец Алексий посетил иеросхимонаха Серафима (Муравьева), ныне прославленного в лике преподобных. Это была не первая их встреча.

Еще в 1906 году петербургский купец Василий Николаевич Муравьев (так звали в миру преподобного Серафима) приобрел добротный двухэтажный дом-дачу в живописном поселке Тярлево неподалеку от Царского Села42. Имеются свидетельства о том, что в Царском Селе Василий Николаевич встречался и беседовал с Государем Императором Николаем Александровичем.

Готовя себя к монашеству, Василий Николаевич постоянно проживал в своем загородном доме с 1917 по 1920 год и регулярно посещал Феодоровский Государев собор. Естественно, он был знаком и с духовенством собора. С того времени прошло четверть века…

Батюшку Алексия поразило духовное величие старца, а подвижник сразу увидел чистое сердце нового настоятеля вырицкого Казанского храма. Необычайно роднили их истинная любовь к ближним и своему многострадальному Отечеству. Объединяли двух служителей Божиих и их небесные собратья: священномученики – Вениамин, митрополит Петроградский; Григорий, епископ Шлиссельбургский; духовник Царской Семьи, протоиерей Александр Васильев и многие другие видные представители петроградского духовенства, пострадавшие

в годы гонений.

Духовное познается духовным. Единомысленные пастыри стали взаимно окормлять друг друга. Вырицкий старец стал духовником протоиерея Алексия Кибардина, а тот – духовником иеросхимонаха Серафима (Муравьева).

Отец Алексий регулярно навещал старца, и они вели долгие духовные беседы. Это общение приносило им взаимную радость о Христе Иисусе Господе нашем. Батюшка Серафим имел достойного собеседника, а отец Алексий необыкновенно обогащался от этих встреч. Он называл старца великим. В свою очередь преподобный Серафим с большим теплом отзывался об отце Алексии. Многих, приезжавших в Вырицу за окормлением к отцу Серафиму, старец посылал сначала в Казанский храм к отцу Алексию, а затем уже принимал у себя в келлии. Старица монахиня Антония (Гаврилова) вспоминала, как преподобный Серафим говорил ей: «У нас протоиерей батюшка Алексий – очень хороший батюшка…»

Около трех с половиной лет связывали тесные духовные узы и братская любовь о Христе двух светлых пастырей – до последнего дня земной жизни батюшки Серафима, когда отец Алексий сподобился причастить подвижника перед самой его блаженной кончиной. Он же читал молитву на исход души и служил первую панихиду по незабвенному старцу.

Известно, что преподобный Серафим Вырицкий незадолго до своей кончины предсказал отцу Алексию, что он проживет еще 15 лет после кончины старца.

Впоследствии в своих воспоминаниях отец Алексий Кибардин писал об отце Серафиме: «Я чту его как великого старца. Конечно, я небольшой человек, чтобы предлагать свое суждение… Но я знаю, и свидетелем был отношения к старцу Святейшего Патриарха Алексия, которого старец благословил заочно своим родовым образом Спасителя. Образ этот находится у Святейшего. Это было в 1948 году… Митрополит Григорий (Чуков) вызвал меня для представления Патриарху Алексию. Я был на приеме у Святейшего и передал ему от старца: «Иеросхимонах Серафим из Вырицы – в миру Муравьев Василий Николаевич – просит Вашего, Ваше Святейшество, благословения и земно Вам кланяется», – и при этом я земно поклонился.

«Знаю, знаю его, – ласково сказал Патриарх, – а как он здравствует?»

Я ответил, что духом он бодр, а телом изнемогает, так как очень много у него бывает посетителей с горем и скорбями… Святейший меня благословил и сказал медленно и раздельно: «Передайте ему от меня, что я прошу его святых молитв». Кончился прием,слышу в публике голос: «Вот ведь за Патриарха вся Церковь молится, а он просит молитв схимонаха…» – «Ну, это не простой схимонах, а старец», – произнес неизвестный…»43

После кончины преподобного Серафима отец Алексий прослужил в Вырице ещё год. О его выдающихся способностях священнослужителя красноречиво говорит докладная записка благочинного Пригородного округа на имя владыки Григория (Чукова):

«Протоиерей Алексий Кибардин свое пастырское служение при вырицкой Казанской церкви проходит с должным, благоговением, истово совершая богослужения и сопровождает их

поучениями. В то же время заботится о благолепии храма и умело ведет хозяйственную часть храма.

Благочинный Пригородного округа

Александр Мошинский»

Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14, 22). В апреле 1950 года по ложному доносу отец Алексий Кибардин был арестован – «стукачей» тогда хватало. Ниже приведено письмо пастыря из заключения, в котором он подробно описывает обстоятельства своего ареста, ход следствия и суда.

Батюшку приговорили к 25 годам пребывания в концлагере с конфискацией всего имущества и последующим поражением в

правах еще на пять лет. Отцу Алексию шел тогда 68-й год…

С глубочайшим смирением принял обрушившуюся на него скорбь этот светлый пастырь. Однако он очень сокрушался, что в свое время не последовал советам отца Серафима и митрополита Григория (Чукова).

Дело в том, что они настоятельно рекомендовали протоиерею Алексию Кибардину принять монашество. Старец Серафим и владыка Григорий понимали, что богоборческие власти не оставят его в покое как истинного ревнителя памяти невинноубиенной Царской Семьи. Ведь отец Алексий по своей детской вере и непосредственности со многими делился рассказами о своем пребываний в Царском Селе и служении при Феодоровском

Государевом соборе. При этом всегда лились из его добрейших глаз неподдельные слезы. Умудренные Богом старшие пастыри прекрасно знали, что самое лучшее для него решение – удалиться от безбожного мира в тишину монастырских келлий. В дальнейшем они видели его в числе кандидатов на епископский сан. Вот что пишет в своих воспоминаниях, обращаясь к Преосвященному Алексию (Коноплеву), епископу Лужскому, сам отец Алексий Кибардин:

«По милости Божией, я был близок к приснопамятному иеросхимонаху Серафиму, бывшему духовнику Александро-Невской Лавры, который в последние дни своей жизни жил и скончался в Вырице. Я с 1945 года до дня его кончины – 3 апреля 1949 года – был его духовником.

Он мне дважды сказал: «Ты будешь архиереем», в первый раз при начале знакомства – в 1945 году, а вторично – перед своей кончиною. Мне слова старца были неприятны – предсказывали смерть супруги – в 1947 году она скончалась.

В 1949 году, после кончины иеросхимонаха Серафима, был в Вырице благочинный, покойный протоиерей Мошинский. Он передал мне благословение и привет от митрополита Григория и сказал: «Владыка меня спрашивал, что думает отец Алексий об архиерействе?» – «Что вы ответили?» – спросил я. «Ответил, что отец Алексий о монашестве не помышляет и о епископстве тоже, считает себя недостойным!» – «Правильно, – ответил я, – так и передайте Владыке».

Как видите, Ваше Преосвященство, к монашеству я не стремился…

От Господа зависят судьбы человека! Вдруг в 1950 году меня, совершенно для меня неожиданно, арестовывают, судят и даже военным трибуналом, осуждают на 25 лет в сибирские лагеря. На свидании последнем я сказал сыну: «Помнишь, в прошлом году

старец Серафим и митрополит Григорий говорили мне о монашестве? Я не послушал их, и вот теперь меня отправляют в сибирскую лавру-монастырь, учиться повиновению, терпению и послушанию. Буди воля Божия…»

Я попал в самые строгорежимные лагеря – Озерлаг около Иркутска. Переписка разрешалась там один раз в году. Режим был каторжный; мы не считались людьми; каждый имел нашитый на спине и на колене номер и назывался не по фамилии, а номер такой-то.

Действительно, Владыка, Господь управляет судьбами человека! – Я это испытал!»44

Итак, Озерлаг. Адская машина по измолачиванию душ человеческих с безконечными степенями уничижения и издевательства. Это был лагерь, входивший в особую систему мест заточения, печально известных наиболее изощренными методами

наказаний. Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы (Лк.12, 2).

Озерлаг являлся сетью лагерей, расположенных в самом отдаленном районе Иркутской области, на границе с Красноярским краем; Количество лагерей достигало тридцати. Группировались эти места страданий и скорби в бассейне реки Бирюсы и вокруг строящейся трассы Тайшет-Братск, примерно в 600 километрах к северо-западу от знаменитого озера Байкал.

Вот только два стихотворения из сборника45, написанного узниками Озерлага в 50–60-х годах:

Ты – номер, ты – не человек,

АК-709;

Но это же двадцатый век,

Как можно этому поверить?

Не тщись понять, напрасный труд –

Решать подобные загадки,

Крепи скорей с клеймом лоскут

Себе же на лопатки…

1952,Тайшет-Братск

Стражник, выйдя из лагеря к речке,

Отмывает от крови сапог,

Курит, дым завивая в колечки…

…Жив палач: не казнил его Бог.

Он живет, от людей обособясь,

Ходит к речке все той же курить,

Моет руки, но душу и совесть

Палачу никогда не отмыть…

Начало 60-х годов

Ниже приведены некоторые сведения из книги «Озерлаг: как это было. Документальные данные и воспоминания узников 50–60-х годов», в которой содержится страшная правда об Особом закрытом лагере №7 – так назывался Озерлаг официально.

«Может быть, Бухенвальд и Озерлаг были разными лагерями? По масштабу – да, Озерлаг был намного больше. Но по своему назначению, по тому, что делалось в этих лагерях – между ними не было никакой разницы…

Более того, люди, выжившие в Бухенвальде, и будучи перемещенными в Озерлаг, здесь погибали. Режим здесь был жесточайший, как и во всех спецлагерях, организованных в 1949 году… Погибло здесь много…».

Царил оголтелый произвол. Заключенные называли Озерлаг – «ОЛПП», что означало «отдельный лагерь предварительного погребения».

Прежде всего, это были ужасные климатические условия. Зимой морозы достигали 60°, и в такой холод людей выгоняли на работы в лес и на стройку. Многие замерзали от недостатка сил. Упавших пристреливали. Время от времени кого-то показательно убивали, якобы «при попытке к бегству». Кровавые драмы следовали одна за другой. Охранников, совершавших убийства, как правило, поощряли именными часами и дополнительным отпуском.

Зима обычно стояла с октября по май, а три летних месяца сопровождались жарой, доходившей до 40°С при необычайно высокой влажности. В это время людей одолевал всепроникающий сибирский гнус – мошкара, от которой не было покоя ни днем, ни ночью.

В качестве питания заключенные Озерлага при нечеловеческом физическом труде получали мизерные порции перловой сечки, гнилого мороженого картофеля и черствый заплесневелый хлеб. Жиров не давали вовсе. Пили речную воду.

«Это был страшный лагерь! Перед глазами стоял сплошной кошмар. Строем выгоняли из бараков на работы, строем загоняли

в бараки вечером, закрывая на тяжелые замки. В тамбур ставилась «параша» – бочка для нужд. На окнах были непроницаемые решетки…»

Постоянно были переполнены БУРы – бараки усиленного режима и карцеры. Туда могли посадить, скажем, за то, что заключенный «не так» посмотрел на охранника…

«Когда мы ехали, то почему-то были уверены, что везут нас на Колыму. А попали в Тайшет, в «знаменитый» Озерлаг, где, кстати, нет никаких озер… Это место известно тем, что там уже легли в могилу миллионы арестантов, и поэтому его называли «трассой смерти»».

А вот сцена из лагерной жизни 50–60-х годов: «По зоне, сбиваясь с ног, носятся с миноискателями надзиратели и охранники. Из бараков летят на снег матрасы, одеяла, подушки… По рядам заключенных, построенных около бараков, шепотком проносится:

«Что ищут-то?» – «Слово Божие!» – также неслышно раздается в ответ. «Смотри, смотри, – а руки-то, руки у них в черных перчатках!» – «Да не руки у них, а копыта! Вот и прячут под перчатками. Это же служители преисподней…»»

Так случалось, когда в лагерь неисповедимыми путями попадало Евангелие…

Тем, кому удавалось выжить на «трассе смерти», приходилось давать при освобождении строгую подписку о неразглашении того, что творилось в «ОЛПП». В случае разглашения вновь грозила тюрьма!46

Истинная правда об Озерлаге стала приоткрываться только после 1992 года. И доныне можно встретить в тайге жуткие приметы той страшной поры – покосившиеся сторожевые вышки, заборы с колючей проволокой и полуразрушенные бараки.

Как быстро слабеет память человеческая! Есть вещи, о которых забывать нельзя. Ведь история повторяется…

Живых свидетелей тех ужасных злодеяний сегодня почти не осталось, однако, буквально чудом, Господь послал двух людей, которые прошли застенки ГУЛАГа и испытали на собственном опыте все скорби, выпавшие на долю узников особых лагерей.

Евгений Александрович Рудаковский провел десять лет в «объятиях» Озерлага. Он закончил Минский педагогический институт и к началу войны работал директором школы. В 1941 году был призван в армию и направлен в один из белорусских военкоматов. Со своими сослуживцами попал в окружение, из которого они вышли с боями. В дальнейшем находился в рядах действующей армии, но в 1944 году «особисты» усмотрели в горечи первых поражений «измену Родине». 11 августа 1944 года Евгений Александрович оказался в Озерлаге. Праведный гнев и искренняя печаль – вот свидетели истины в его рассказе:

«Тяжести лагерной жизни нельзя сравнить даже с трудностями фронтовых дорог. Первое время думал, что не выживу. Еды давали ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Да и еда была такая, что после нее крутило и ломало. Труд был очень тяжелый, но потом как-то привык, смирился. В первые послевоенные годы администрация ещё как-то занималась культурно-воспитательной работой. В лагерях Озерлага отбывало срок множество партийных работников, выдвиженцев, учителей. Были даже артисты Большого театра. Политических было больше всего. На некоторое время меня, как педагога, направили для работы в культурно-воспитательную часть. Мы ставили спектакли, давали концерты, иногда в лагерь привозили и показывали патриотические кинофильмы. Это хоть как-то скрашивало узническую жизнь. Не подумайте только, что все было так просто. В целом-то лагерь оставался лагерем…

С 1949 года положение резко изменилось. Peжим усилили до последней крайности. Нас бросили на трассу. Началась настоящая каторга, совершенно невыносимая для человека жизнь. Вторые

пять лет я вспоминаю, как кошмарный сон. Одно время я был в лагере, который располагался на высокой горе; продуваемой яростными сибирскими ветрами. Ежедневно нам приходилось таскать воду из реки Чуны, находившейся далеко в тайге под горою. На большие сани ставилась огромная бочка, мы впрягались в лямки и тянули сани на гору. Подъем был очень крутым со многими препятствиями. Приходилось постоянно маневрировать. Само по себе это было неимоверно тяжелым трудом, но он сопровождался еще и изощренными издевательствами. Звери-охранники срезали нам пуговицы на брюках и отнимали ремни. Приходилось одной рукой держать брюки, чтобы они не упали, а другой тащить лямку. Нас подгоняли прикладами, сопровождая все это несусветными словесными измывательствами. Так делали мы несколько рейсов в день. Вечером пришивали пуговицы, а утром повторялась все та же история. Тех, кто падал, могли забить до смерти. Санитарный барак всегда был переполнен. Многие болели цингой, погибали от истощения.

Условия проживания были тоже невыносимыми. Бараки плохо отапливались – всего одна печь стояла в центре барака. В крайних точках зданий зимой была отрицательная температура. В морозы

по возможности старались сбиваться к печи. Почти все заключенные мучались бессонницей и были истощены до крайней степени. На окнах были «козырьки», закрывавшие свет и почти не пропускавшие

воздух. Было практически всегда темно – одна маленькая лампочка освещала громадный барак. После работы нас закрывали на замок, и мы задыхались от собственной зловонной «параши».

В другом лагере я работал на пропитке шпал креозотом. Это очень вредоносное вещество, содержащее фенолы. Никаких мер по охране труда и технике безопасности не принималось.

Люди отдавали свои жизни на этой работе, получая смертельные заболевания легких и дыхательных путей. Так было на всех участках «важнейшей народно-хозяйственной стройки»

– отдельного закрытого лагеря №7.

За десять лет я побывал в целом ряде лагерей Озерлага. Нас довольно часто перемещали – боялись восстания и всеми мерами старались, чтобы заключенные не могли сплотиться и организованно выступить. Об отце Алексии Кибардине нигде ни разу не слышал. Священства вообще не было видно. Какой был смысл им «высовываться», как тогда говорили в лагере? Да вспомните, как в то время относились к Церкви и религии на воле! Верующих людей просто травили. Обличали на партийных и комсомольских собраниях; измывались всячески; кричали, что Бога нет… Царил разгул воинствующего атеизма! Лагерь – это государство в миниатюре, где с тысячекратным усилением проявляются самые грязные и низменные стороны мирской жизни. Выводы делайте сами. К тому же основную массу духовенства уничтожили еще в 20–30-е годы, это также хорошо известно. Так что, если и попадал к нам изредка кто-то из духовных лиц, то вскоре так же и исчезал. Их чаще других перебрасывали из лагеря в лагерь. Вообще-то верующих в Озерлаге практически и не было. О другом думали и прежде всего о том, как брюхо набить, иногда и выпить случалось. В лагерной жизни свои хитрости. В среднем на каждой зоне Озерлага было до 10 000 человек и, дай Бог, чтобы на это количество заключенных было хоть несколько верующих. Во всяком случае, они себя хоронили от остальных. В лагере особого режима, как правило, никто ни во что уже не верил – это горькая правда…

Люди жили, как звери, – больше инстинктами, нежели душою. Это можно отнести и к лагерному начальству, и к заключенным. Администрации надо было держать людское стадо в повиновении

и страхе, а узникам надо было, во что бы то ни стало, – выжить! Вот и вся схема. О какой духовности может идти речь!?

Надо сказать еще и о том, что состав подразделений Озерлага был очень и очень многонациональным. Были и представители среднеазиатских республик, и татары, и кавказцы. После войны лагеря сильно пополнились за счет военнопленных – немцев, австрийцев, поляков, японцев, «лесных братьев» из Латвии, Эстонии и Литвы, ОУНовцев с Западной Украины. Всех уже не упомнить, но на некоторых зонах Озерлага было до двух третей людей, не умевших толком говорить по-русски. Лагерное начальство умышленно и умело не раз создавало конфликтные ситуации

между заключенными различных национальностей.

Какие священники?! Какие службы? Какие праздники? Вы можете себе представить, что вдруг в Освенциме кандидаты в газовые камеры начали бы отмечать православные праздники вместе с лагерным начальством!?

Свой срок я отбывал от звонка до звонка и освободился в конце августа 1954 года. Был знаком со многими узниками Озерлага, освободившимися и в последующие годы. Знаю точно, что никаких существенных изменений в этой адской системе не

происходило.

Вспоминая минувшее, я думаю только об одном – неужели все это будет забыто?! Ведь проклятие павших по сей день висит над всем нашим народом. Мы, чудом оставшиеся в живых узники

«особых», ждем покаяния, которое должно быть ярким и всенародным. Наша новейшая история идет с 1917 года и пока ещё никто не покаялся ни за ГУЛАГ, ни за прочие злодеяния, совершенные за эти 80 лет. Более того, упорно делается все, чтобы это стерлось из памяти народной! Есть, видимо, силы, которым это выгодно. А Бог-то ждет по Своему милосердию! Сколько еще Ему

ждать? Ведь недалек тот день, когда Господь придет судить нас по правде Своей, выше которой нет ничего на земле…» – заключает Евгений Александрович.

Профессор Юрий Константинович Герасимов в течение многих лет был ведущим научным специалистом Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук. В одно и то же время с отцом Алексием Кибардиным он находился в лагере с таким же режимом содержания. Ох, как нелегко было ему вспоминать то страшное время! Не раз появлялись на его глазах горькие слезы:

«К началу 50-х годов в России под непосредственным руководством Берии было построено, 12 лагерей особого типа. Создавались они по проекту эсэсовских концлагерей самого нечеловеческого режима. Названия у них были как бы роман-

тическими: Камышлаг, Речлаг, Горлаг, Озерлаг, Песчанлаг, Берлаг, Минлаг и другие. Сегодня от одних этих слов сотрясается мое сердце. Сколько светлых людей поглотила эта сатанинская система, сколько загубила душ… Кстати, это были шифрованные названия – в Речлаге не было никаких рек, как в Камышлаге не было камышей.

Я был заключенным Минлага, лагеря того же типа, что и Озерлаг, в котором пребывал отец Алексий Кибардин. Это известно мне точно, так как между этими лагерями существовала определенная миграция – заключенных время от времени

перемещали из лагеря в лагерь. На пересылках приходилось слышать: «Не дай Бог, если попадешь в один из зоопарков Берии!»

В бараках помещалось около 400 человек. Это были длинные одноэтажные здания с одним центральным входом и двухъярусной системой коек. Рядом с лагерем стояла воинская часть, состоявшая из отъявленных головорезов, такими же были и надзиратели. В заключенных постоянно воспитывали самые нечеловеческие чувства, натравливали друг на друга. Об этом, собственно, писалось уже достаточно. Однажды нас заставили выкопать поблизости от лагеря огромный котлован, никто не знал, для чего это делается. Впоследствии оказалось, что в связи с начавшейся «холодной» войной мы подлежали немедленному уничтожению в случае начала реальных военных действий. Время от времени нас поднимали по

тревоге и выгоняли из лагеря к этому котловану, безжалостно избивая прикладами, кололи штыками, травили овчарками.

Всех выстраивали на краю котлована и имитировали сцену расстрела. Словами все это не передать – некоторые падали, некоторые заливались слезами… Потрясение было не из легких. Все были запуганы до самой крайней степени.

Хочу поведать несколько слов о религиозной жизни. Надо сказать, что она, с Божией помощью, тихо-тихо теплилась, но шла катакомбньм образом. Уголовники могли собираться целыми стаями, но стоило собраться вместе двум-трем православным, как сразу же «стучали». Священники были осторожны до крайности, никому не хотелось подвергаться дополнительному наказанию.

Редкие верующие ходили к батюшкам на исповедь по одному, говорили шепотом, постоянно озираясь вокруг. В праздники мы также шепотом, а иногда и про себя, в глубине сердца, пели тропари и кондаки. Упаси Господь, если кто-то услышит! Карцер был неизбежен. Там могли оставить без белья, не топить, не кормить, или, в лучшем случае, посадить на штрафной паек…

Самому злейшему врагу не пожелал бы я оказаться в подобном лагере! Но об этом мы должны помнить и помнить. Помнить о загубленных жизнях, помнить об исковерканных

душах, чтобы впредь не повторилось подобное. Это страшный урок для всех живущих доныне».

Вот, что рассказали родные протоиерея Алексия Кибардина:

«Заключенные лагеря, где находился батюшка, работали на лесоповале. Ввиду преклонного возраста отца Алексия и его болезненности, как правило, он или нес обязанности дневального по бараку – мыл полы, выносил «парашу», поддерживал огонь в печи; или подбирал сучья на лесоповале. И вот однажды не выдержало сердце старого пастыря – с несколькими верными заключенными он тайком ушел в тайгу, где отслужил короткий молебен о здравии томящихся в неволе и скорейшем их освобождении. В тех условиях это было подлинным подвигом. Ведь донос последовал незамедлительно. Лагерное начальство, учитывая старческий возраст отца Алексия, «милостиво удостоило» его «всего» семи суток пребывания в холодном карцере…»

Невольно вспоминаются строки из полюбившейся православному читателю книги «Отец Арсений»:

«Смерть все время стояла рядом с тобой, сопровождаемая побоями, унижением, голодом, осквернением и унижением человеческой души.

«В карцер тебя, гнида! На, расстрел пошлю!» – с искаженным

от злобы лицом кричало лагерное начальство. «Убью, пришибу!» – ежеминутно орали уголовники, и это были не пустые угрозы, а реальные действия, совершаемые ежечасно перед глазами… Сотни дней, каждый из которых прожит на грани смерти и похож один на другой…

«Положить печать на уста своя» – значит предать забвению страдания, муки, подвижнический труд и смерть многих миллионов мучеников, пострадавших Бога ради и нас, живущих на земле.

Не забыть, а рассказать должны мы об этих страдальцах, это наш долг перед Богом и людьми.

Лучшие люди Русской Православной Церкви погибли в это трудное время: иереи и епископы, старцы, монахи и просто глубоко верующие люди, в которых горел неугасимый огонь веры, по силе

своей равный, а иногда и превосходящий силу веры древних христиан-мучеников»47. Через все эти страшные испытания с честью прошел протоиерей Алексий Кибардин. Чудом ему удалось выжить… Он был чист перед Господом и людьми…

Терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21, 19). Уникальным документом-памятником являются письма отца Алексия Кибардина к родным из мест заточения. По ним несложно изучить географию Озерлага. Тайшет, Чуна, Шиткино, Чукша, Алзамай, Ново-Чунка, Невельская – вот названия, которые значатся в обратных адресах на конвертах. Как и других священников, батюшку Алексия неоднократно перебрасывали из лагеря в лагерь. Это была умышленная травля, санкционированная лагерным начальством. Вот что пишет сам отец Алексий: «Этапы – такая тяжелая вещь, что и представить Вам трудно, особенно, когда этапируемый еще и инвалид и нагружен своими же вещами, как верблюд. Прибудешь на новое место, временно приходится быть и без постели, и без определённого места, правда, временно, но все же неприятно…» (Письмо от 8.04.1955 года.)

Письма отца Алексия – это отражение его светлой души. В них – сочетание бесконечных любви и смирения – с несгибаемым мужеством; искренней детской веры – с редкой рассудительностью. В каждом же из них – всецелое упование на волю Божию и надежда на Небесную милость.

За четыре года (с апреля 1950 года по январь 1954 года) удалось отправить лишь пять писем. Вот только несколько строк из первого письма: «Сегодня 18-е октября 1950 года. Милого, дорогого Алешеньку поздравляю со днем Ангела, а папу и маму – с именинниками. Дай, Господи, всем нам здоровья и возможности снова видеть друг друга. В такие дни, как сегодняшний, сердце особенно больно сжимается от воспоминаний. Только молитва и надежда на милость Божию умиротворяют скорбящую душу.

Писать часто я не могу – от меня это не зависит… Из продуктов можно прислать сухарей серых своего печения (не кондитерских) и даже наполовину с черными, сахару и обязательно чеснока с луком. Без поддержки Вашей мне будет очень трудно выдержать…

Вышел из барака на воздух. Кругом гористая местность, покрытая лесом. Небо с нависшими снежными облаками. Унылая осень – унылое настроение. Для души пространство не является препятствием. Послал Вам в воздух привет и благословение. Живите с Богом!»

Следующую весточку отправил отец Алексий родным только 11 декабря 1951 года: «Я здоров сравнительно для своих лет и благополучен по милости Божией. Милость Божию, по Вашим молитвам, являемую надо мною, грешным, я чувствую всегда. Впредь не забывайте же меня в своих молитвах. За Вашу любовь да воздаст Вам Господь. Об очень многом, о своих переживаниях хотелось бы поделиться с Вами, но в письме всего не напишешь…

Пришлите: ниток черных и белых (покрепче) и одну иголку, 2 конверта с марками и бумагой, полметра белой бумазеи для заплат нижнего белья и полметра черной хлопчатобумажной материи для заплат на пальто и брюки… Ежедневно я вспоминаю всех Вас в своих недостойных молитвах…»

В лагерях особого режима заключенные отбывали срок в той же одежде, в которой попадали в следственный изолятор при аресте. Правда, все добротные и хорошие вещи тут же отбирали у них уголовники. Поэтому в своих письмах батюшка постоянно

пишет: «Из вещей мне ничего не надо!» В трескучие сибирские морозы престарелый пастырь носил легкое осеннее пальто..

Третье письмо датировано 2 июня 1952 года: «Милый Сержуня! Писал ты мне о своем желании приехать – повидаться со мною. Это невозможно, родной мой! Никаких свиданий не разрешается! Надо положиться исключительно на волю Божию. Если угодно Господу, мы увидимся, а если не судил Господь нам свидеться – ничего не поделать! Поверьте мне! Я во всем положился на волю Божию – на Него твердо уповаю и горячо молюсь. Только это и поддерживает меня; я не падаю духом и, не

унываю (при самых тяжелых обстоятельствах)… Я бодр духом и телом здоров, сравнительно, ведь в сентябре мне минет 70 лет.

Милые и дорогие мои! Вы – единственная моя отрада в этой жизни; единственное звено, связующее меня с этим земным миром! Моя молитва прежде всего о Вас! Живите с Богом! Сообщаю Вам новый адрес…»

14 января 1953 года батюшка писал: «Не нахожу слов, как благодарить Вас за ту сыновнюю любовь, которую проявляете Вы по отношению ко мне – своему горюну-отцу. Благодарю Господа Бога за Вас, моих детей. Прошу, чтобы Он воздал Вам Своею милостью за Вашу любовь и память обо мне, грешном. Сколько горя и скорби, выпавших на мою долю, я причинил Вам и покойной матушке! Не посетуйте на меня – ибо от Господа пути и судьбы каждому человеку. Буди Его святая воля! Не желал бы я никому испытать тех скорбей… Такова моя участь – доля, предназначенная Господом…

Моё здоровье удовлетворительное. Конечно, возраст сказывается – силы уходят, но все же бодрюсь и горячо молю Господа, чтобы дал мне возможность повидать Вас и по-христиански умереть… Конечно же, пусть будет, как угодно Господу.

Слава Богу, время идет к весне, а зима стоит суровая – морозы до 55°… Любящий Вас Деда Алеша».

В июле 1953 года родные получили открытку: «Я опять на новом месте. Мой адрес… Живу мечтой увидеть Вас. Крепко целую и благословляю…»

Пятое письмо отец Алексий отправил 10 января 1954 года: «Наконец имею возможность послать Вам очередное письмо… Целый год Вы, дорогие, не имели от меня весточки. Сердечно благодарю Вас за Вашу любовь, которую проявили к своему

отцу в письмах и посылках… С горечью в сердце думаю, что уже 4 года, как я нахожусь на Вашем иждивении. Очевидно воля Божия испытывает Ваше терпение и сыновнюю любовь…

Сказывается старость, сказывается довольно сильно и

быстро. Стараюсь не поддаваться. Двигаюсь, но хожу, как дед

в последние годы своей жизни. Памятую часто о смертном часе, страшит и ужасает мысль, что придется сложить свои кости в далекой стороне… Но – буди воля Господня! Всецело упо-

ваю на милосердие Божие! Это только меня и подкрепляет. Вперед приветствую всех Вас со светлым праздником. Да хранит Вас Господь!»

С 20 апреля 1954 года по 8 апреля 1955 года батюшка отправил родным 14 писем. Ниже приводятся некоторые красноречивые строки из них. 20 апреля 1954 года: «Сегодня, в Великий Вторник, получили мы неожиданную праздничную радость: разрешено писать нам письма в неограниченном количестве… Сегодня же спешу порадовать Вас и приветствовать с наступающим Великим Праздником Пасхи. Четыре года я лишен был радости хотя бы письменно передать Вам Пасхальный привет… Сейчас в бараке все спят, а я пишу письмо, так как дневалю ночью. Вот моя работа, которой я доволен…»

17 мая 1954 года: «Последнюю посылку я получил от Вас за день до Пасхи, как пасхальное красное яичко. Большое Вам спасибо, родные мои! Всякий раз получение от Вас посылки я переживаю с большой радостью… Но радость моя обычно растворяется скорбью, и это понятно; так как острее чувствуется и разлука с Вами и от того, что я причиняю Вам невольно хлопоты и заботы. Очевидно, размышляю я, это и мой и Ваш крест, милые мои! Все время стоит очень холодная погода, сегодня шел снег… С июня появятся мошки – бич здешнего края – придется ходить под сеткой-накомарником…»

13 июня 1954 года: «Сегодня Троицын день, а посему приветствую Вас с великим праздником; молю Господа, чтобы благодать Божия, излиянная некогда в этот день на всю Церковь Христову, всегда пребывала с нами! Беда в том, что мне не на

чем писать; чтобы послать настоящее письмо пришлось с немалым

трудом достать-одолжиться бумагой, маркой и конвертом. Жаль, что не догадались прислать их с посылкой… Живу надеждой на милость Божию и верю, что все придет в свое время.. Здесь очень скудно с жирами – какой-нибудь жир или сало, хотя бы комбинированные было бы очень хорошо… Пришлите что-нибудь противоцинготное…»

27 июня 1954 года: «Со вчерашнего дня я на новом месте пребывания. Новый адрес смотрите на обороте. Здоров и бодр духом…»

11 сентября 1954 года: «Не обижайтесь на меня, что я якобы не пишу Вам и не получаете моих писем. Та же самая обида на сердце и у меня, но только, конечно, не на Вас, но на кого-то другого, неизвестного мне, по чьей вине задерживаются наши письма… Ну, будем надеяться, что переменятся обстоятельства…»

22 сентября 1954 года: «Насчет денег – они мне не нужны… Покупать здесь нечего (и негде)…»

27 октября 1954 года: «Пришлите мне пачку кофе – не настоящего (!), а какого-нибудь из суррогатов. А то пить одну водичку приходится…»

16 декабря 1954 года: «Обратите внимание на мой

новый адрес…»

13 января 1955 года: «Не желаю никому переживать то, что я переживаю… Обратите внимание на мой новый адрес… Несмотря на далекое расстояние от Вас, умом и сердцем; всем моим существом я перенесся к Вам и нахожусь с Вами! Милые мои, милый-родной мой Сережа! Сегодня день рождения незабвенного нашего – моего сына, а твоего брата Васяточки, а завтра день Ангела. Помню, как в этот день незабвенная наша мамушка почувствовала время родов, и я ее привез в клинику Отто на Васильевском острове. В 5 часов вечера мне оттуда позвонили по телефону и поздравили с новогодним подарком – благополучным рождением сына. Это было 31 декабря 1909 года, или по новому стилю 13 января 1910 года. Вечная им память!

Грустные воспоминания!

О себе не знаю, что и писать… Зима ныне все время стоит суровая – до 40°С и ниже. Все время приходится сидеть в бараке. Недостаток движения и свежего воздуха, конечно, не могут благотворительно влиять на здоровье. 73-й год мне идет, и долго ли я протяну, только Господь ведает. Писал я Вам про актировку з/к инвалидов и больных стариков. Актировка идет, но когда до меня дойдет, трудно сказать…Буду писать в Москву. Пришлите мне 2–3 тетради в линейку, перьев штуки 3, ручку и простой карандаш. Ради Бога, пишите!

Посылаю Вам свое благословение. Смотрите мой новый адрес на обороте конверта!»

1 февраля 1955 года: «Сегодня я прошел актировку. Через полмесяца или месяц должна быть и судебная комиссия, которая оформит всех актированных, и затем, говорят, списки освобожденных уже двумя комиссиями направлены будут в Москву, а там решится наша судьба, куда кого направят… Может быть к Пасхе, мы этого не знаем – только Господь ведает – нас отсюда сгруппируют и отправят куда следует… Одно время я почти лишился сна… Храни Вас Господь!»

8 марта 1955 года: «Рвусь к Вам с великим нетерпением, хочется скорее увидеть Вас всех, обнять и отогреться в лучах Вашей любви и сердечности… Нетерпение на нас тяжело отражается… так, что начинает и вера колебаться. Вот и теперь ждем, что через несколько дней, говорят, приедет судебная комиссия. Может и приедет, а может протянется еще не один месяц…»

8 апреля 1955 года: «Вчера, в праздник Благовещения, получил от Вас письмо. Читая письмо, мысленно приветствовал Вас с Великим праздником, а затем мысль и чувства невольно перешли на Вербное воскресение – преддверие Светлого Христова Воскресения. Боже мой, наступают великие дни Страстной недели, а затем и Светлые Пасхальные дни. Сердце верующего человека благоговейным чувством проникается от величайших воспоминаний Евангельских событий… Мысленно в это время, 4 апреля (по старому стилю), я буду с Вами, дорогие мои, и издалека-издалека понесется к Вам мой Пасхальный привет!

Вы пишете, что ждете от меня известий о дальнейшей моей судьбе. Увы – порадовать пока ничем не могу; терпение у нас уже истощилось, а, очевидно, надо ещё потерпеть. На все воля Божия…»

Незадолго до освобождения отец Алексий писал: «Сегодня печальный, тяжелый по воспоминаниям для меня день. Как раз исполнилось пять лет заключения в лагерях. Боже мой! Как много пережито за эти годы! Не стану останавливаться на этих тяжелых воспоминаниях! Это ни к чему…»

«Обратите внимание на мой новый адрес…» – семь раз повторяются эти слова в письмах батюшки из «государства Озерлаг». Стало быть – семь раз за это время он вынужден был переносить ещё и все тяготы пересыльных этапов.

Вспомним его слова из письма, написанного за восемь дней до Пасхи 1955 года: «Этапы – такая тяжелая вещь, что и представить Вам трудно, особенно, когда этапируемый и инвалид и нагружен своими же вещами, как верблюд. Прибудешь на новое место, временно приходится быть и без постели, и без определенного места, правда, временно, но все же неприятно…»

Каково было переносить нечеловеческие условия сибирских этапов в сопровождении печально известных вологодских конвоиров тяжелобольному престарелому пастырю, каково ему было обустраиваться в новых местах заточения среди скопищ

воинствующих безбожников, знает один Господь Бог. Ведь вновь прибывшие всегда получали худшие места в бараках и урезанное, по сравнению со «старожилами», питание. Сегодня вряд ли возможно представить те жесточайшие испытания и скорби, которые выпали на долю протоиерея Алексия Кибардина. Какой же несокрушимой верой надо было обладать, чтобы писать в его положении из ада преисподнего: «Живу надеждой на милость Божию…», «Всецело уповаю на милосердие Божие…», «Все в воле Божией – в этом я твердо убежден», «Буди Его святая воля!» С удивительной покорностью и благоговением перед Промыслом Божиим переносил все, выпавшее на его долю, убеленный сединами пастырь.

Вернемся к воспоминаниям отца Алексия, обращенным к епископу Лужскому Алексию (Коноплеву):

«…Прошли пять лет. Правда, лагерный режим после 1953 года изменился, сорвали номера со спин и коленей, разрешили писать письма ежемесячно. Стали пересматривать дела. Попало и мое дело на пересмотр. Новый состав трибунала не нашел в моем деле вины, за которую меня осудили на 25 лет. Постановил: немедленно освободить, снять судимость и возвратить права. Когда мне объявили, я сидел и только плакал. «О чем ты плачешь?» – спрашивает удивленный начальник. «От радости», – сказал я.

Меня отправили в Ленинград. Массу переживаний не выдержал мой организм. Дорогой, в Москве, при пересадке на ленинградский поезд, у меня случилось кровоизлияние в мозгу. Я упал, лишился языка, но сознания, к счастью, не потерял. Мне помогли подняться, ввели в вагон, и в таком состоянии я доехал. Сын и невестка встретили меня в Ленинграде, сняли с поезда и привезли на станцию Всеволожскую, пригласили врача. Врач констатировал у меня паралич и все удивлялся, как я мог доехать в таком состоянии.

Быстро я стал оправляться, 15 августа я смог быть на приеме у митрополита Григория, ныне покойного. Вечная Ему память!

Владыка принял меня, как отец родной. Узнав, что у меня все имущество при аресте было конфисковано и я ничего не имею, он дал мне единовременное пособие – 2 000 рублей; назначил меня, согласно моего заявления, на прежнее место, к Казанской Вырицкой церкви приписным священником…»48

Вновь предстоять в алтаре у престола, вознося Господу самые теплые молитвы! Что могло быть тогда дороже для отца Алексия? Кто сможет понять, как тяжело быть пастырем и не иметь возможности совершать богослужения?! Ведь на многие годы враг спасения отнял эту, возможность у отца Алексия. Семнадцать лет лагерей и ссылок! Легко ли было пережить подобное? Это были годы новых тяжких испытаний его духа, годы раздумий и осмысления судеб Божиих…

С несказанной радостью в сердце вернулся батюшка Алексий, от владыки Григория. В Вырице старого пастыря хорошо помнили и очень любили многие прихожане. Связывали его с ними и светлые воспоминания об отце Серафиме. Батюшка часто назидал своих пасомых: «А вот старец Серафим говорил по этому поводу то-то и

то-то…»

Помнил отец Алексий и о том, как хотел великий старец, чтобы его духовный сын принял монашество. И вот однажды, когда отец Михаил Иванов пособоровал батюшку Алексия, нахлынули на престарелого служителя Божия невыразимые ощущения: «После Таинства Елеосвящения я пережил такое дивное, радостное состояние, что я словами не могу его передать. Я ярко вспомнил все, мною пережитое и переживаемое, и от избытка чувств благодарных все повторял слова Псалмопевца: «Что воздам Господеви моему; якоже воздаде ми!» Все повторяю эти слова, а сам плачу». И вдруг, внутри себя, я слышу, как будто ясный ответ: «Вот теперь тебе и надо принять монашество!» Утром я сообщил свои переживания сыну и невестке и заявил о своем решении принять монашество.»49

Сделать это так, как виделось тогда отцу Алексию, не было никакой возможности – ведь он хотел принять келейный иноческий постриг и остаться в миру. Неоднократно писал протоиерей Алексий прошения на имя правящих архиереев епархии о своем желании принять монашество келейно, однако в то время такая практика распространения не имела. Вот один из ответов, полученных отцом Алексием:

«Канцелярия митрополита Ленинградского и Новгородского сообщает, что на письме Вашем с просьбой благословить Вас быть иноком без пострига, а по выздоровлении Вашем произвести келейно пострижение Ваше в монашество, последовала резолюция Преосвященного Романа, епископа Лужского, от 24 апреля 1956

года за №335: …»Тайный или келейный постриг в монашество не разрешается. Быть иноком без пострига никому не возбраняется. Господь благословит». Епископ Роман»50

В июне 1956 года и декабре 1957 года последовали две резолюции Высокопреосвященного Елевферия, митрополита Ленинградского и Ладожского, аналогичного содержания:

«Внимательно рассмотрев Вашу просьбу, нахожу, что принятие Вами келейно-иноческого пострига и оставление Ваше на жительство в мирских условиях – не соответствует и Вашему стремлению и пользе дел Церковных.

Со своей стороны, идя навстречу Вашему достойному желанию, предлагаю Вам принять постриг в Псково-Печерском монастыре и остаться в нем для прохождения монашеского делания, хотя бы на некоторое время.

В случае Вашего согласия на моё предложение переговоры о Вашем постриге и поселении в Псково-Печерском монастыре, с Преосвященным Иоанном, Епископом Псковским и Порховским – с большим желанием возьму на себя»51

И вновь явил отец Алексий своё смиренномудрие. Его ответ Владыке гласил:

«Помолившись Господу Богу и поразмыслив о Вашем решении, я понял, что Сам Господь чрез Вас направляет меня в Святую Псково-Печерскую обитель…

Принимаю Ваше отеческое, Архипастырское решение, земно кланяюсь Вам и вопреки ничесоже глаголю; «Буди Его Святая воля!» Таков мой ответ.

Я прошу Вас, Ваше Высокопреосвященство, снестись с

Преосвященным Епископом Псковским Иоанном. Вашего Высокопреосвященства нижайший послушник и богомолец недостойный протоиерей Алексий Кибардин.

14 ноября 1957 года»52

К тому времени отец Алексий уже вышел на пенсию, ибо

состояние его здоровья стало резко ухудшаться. Он не мог уже физически совершать священнодействия – даже во время коротких

треб его приходилось поддерживать. Начались осложнения после паралича – сильные головные боли, нарушилась координация,

ухудшилась память. Кровоизлияние в мозг, как правило, не проходит без тяжелых последствий. К этим недугам прибавилась сердечная астма, которая ежедневно душила почтенного пастыря. Как пишет сам отец Алексий: «С трудом добираюсь в Воскресный день до храма Божия, чтобы причаститься Святых Тайн. Конец может прийти неожиданно»53. Поездка в Псково-Печерскую обитель была отложена на неопределенное время…

В апреле 1958 года батюшка пишет: «Если же я через два месяца буду в таком состоянии, в каком нахожусь в данное время,

тогда можно будет поставить крест на моем пострижении. Буди Воля

Божия!»54

Во всех словах и делах этого мудрого пастыря неизменно

светится несказанное смирение и воистину евангельская кротость. После выхода отца Алексия на пенсию приходской совет Казанского

храма счел возможным продолжать выплачивать батюшке денежное пособие, однако он, не раздумывая, отказался от этой помощи, а ведь деньги были ему необходимы на покупку лекарств и оплату визитов врачей.

Медики искренне желали помочь батюшке, однако, в связи с возрастом, который приближался к 80 годам, его болезни приняли характер необратимый…

Последние годы своей жизни отец Алексий посвятил внутренней молитве и покаянию. В этот период его навещали известный старец схиигумен Савва (Остапенко) из Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря и прозорливая старица схимонахиня Мария (Маковкина) из Николо-Богоявленского кафедрального собора. Матушка Мария знала отца Алексия ещё по его служению в Феодоровском Государевом соборе и Царскосельских дворцовых лазаретах, где в годы Первой мировой войны она вместе с батюшкой, и Августейшими Женами заботилась о пострадавших защитниках Отечества. Схимонахиню Марию связывали с отцом Алексием и воспоминания об отце Серафиме Вырицком – она была его духовной дочерью, а в годы пребывания в Вырице часто помогала принимать притекающих к нему верующих.

Когда позволяло здоровье, отец Алексий выходил и прогуливался неподалеку от дома. Обычно его сразу окружали дети, которые своими чистыми душами тянулись к любвеобильному батюшке. В ту пору отец Алексий всегда носил широкий кожный монашеский пояс, знаменующий умерщвление плоти и неустанную брань со страстями.

5 апреля 1964 года отправился верный служитель Божий к небесным обителям, в срок, предсказанный ему когда-то вырицким старцем. Веруем, что Божественная любовь соединила в блаженной Вечности отца Алексия с преподобным Серафимом и со святыми Царственными Мучениками! Аминь.

Слово на погребение отца Алексия Кибардина, сказанное настоятелем Мариенбургской Покровской церкви протоиереем Петром Белавским

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Собрались мы сюда проводить тебя, дорогой и уважаемый всеми отец Алексий, в дальний путь и вечную жизнь.

Ты заслужил общую любовь, ибо ты был действительно истинным добрым пастырем, что я могу засвидетельствовать, как твой духовный отец.

Ты любил служить, ты любил славословить Господа и приносить бескровную жертву за всех живых и мертвых. Совершая Божественную литургию, ты ощущал в себе сладость Сладчайшего Иисуса, как и поется в акафисте: «Иисусе пресвитеров Сладосте».

Как бывает прискорбно священнику, когда он лишен возможности, по каким-либо обстоятельствам, совершать Божественную литургию или даже на ней присутствовать!

Да, почти 15 лет, по сложившимся обстоятельствам и потом

по причине болезни, отец Алексий был лишен этого большого духовного утешения – этого сладостного служения.

Эта душевная скорбь и тяжкая телесная болезнь, перенесенные им без малейшего ропота, послужили покойному духовным очищением.

За эти страдания, которые отец Алексий нёс безропотно, послушно покоряясь Промыслу Божию, он заготовил себе радость на целую вечность; выслужил себе право на вечное служение Сладчайшему Иисусу.

Да возрадуется душа твоя о Господе, почивший отец Алексий! Не будем же мы, дорогие, безутешно плакать о нашем добром пастыре. Он идет от нас, облаченный в светлую ризу спасения, облаченный в одежду веселия.

Он идет к своему Сладчайшему, идет Ему служить вечно в райских чертогах небесных, где не забудет помолиться и за нас грешных, тем более за тех, кто его не будет забывать здесь, на земле, в своих молитвах. Аминь.

9 апреля 1964 года

Письма отца Алексия из Сибирских лагерей55 56

18-е окт. 1950 года

Милые и дорогие мои!

Чувствую, что Вы давно с нетерпением ждете от меня весточку. Наконец, по милости Божией, я прибыл на место, где, вероятно, пробуду более или менее продолжительное время. Я чувствую себя удовлетворительно. Сегодня 18-е октября! Милого и дорогого Алешеньку поздравляю со днем Ангела, а папу и маму – с именинниками. Дай Господи всем нам здоровья и возможность снова видеть друг друга. В такие дни, как сегодняшний, сердце особенно больно сжимается от воспоминаний и от горести разлуки. Только молитва и надежда на милость Божию умиротворяют скорбную душу. Писать часто я не могу – от меня это не зависит – два-три раза в год; но Вам писать мне не возбраняется, а также и посылать посылки. Ответ, полученный Вами на почте, что посылка Ваша отправлена и получена, будет служить доказательством, что я жив. Сержуня! Посылка – 2-я, полученная мною, в Кирове пред самым этапом, очень мне помогла в дороге. Удивительно, как Вы ее прислали в самое нужное время. Денег мне не присылайте, они есть у меня. Здесь они не нужны – ларька нет и купить нечего. Посылку же, если не затруднит, пришлите – очень нуждаюсь. Пришлите конвертов с марками 4 шт. и бумаги; ложку, кружку, вазочку с крышкой небольшую, в которую ушло бы около 1 килогр. масла, из пластмассы. Из продуктов: сухарей серых своего печения – не кондитерских и даже наполовину с черными; масла с килогр:, жиры: шпик; сушки; сахару и обязательно чесноку и луку. Можно посылать не сразу, а понемногу. Без поддержки Вашей

мне будет очень трудно выдержать.

Мой адрес для писем и телеграмм – Иркутская обл., Алзамайский район, Ст. Чукша.

Почт. ящ. 215/029 Кибардину.

Адрес для посылок: Иркутская обл:,тор.Тайшет. Станц. Невельская.

Почт. ящ. 215/029 Кибардину.

Сегодня день моего Ангела. Вспоминаются прежние дни моих именин. Чувствую и воспринимаю сердцем Ваши приветы, Вышел из барака на воздух. Небольшой морозец, снежок. Кругом гористая местность, покрытая лесом. Небо с нависшими снежными облаками. Унылое, очень унылое настроение. Для души пространство не является препятствием. Послал Вам в воздух привет и благословение и опустил письмо в ящик.

Передайте привет вырицким. Скажите, что я в настоящем моем положении не откажусь и буду очень благодарен за поддержку, оказанную мне. Всех ежедневно вспоминаю и молюсь.

Крепко целую и обнимаю Вас, родные мои, Сержуня, Верочка, Катюша и Алеша.

Ваш горемыка-Дед.

18/10/1950 Пошли махорки 10 пач.

Иголок покрупнее 2.

Ниток черн. и бел.

1 карандаш прост.

P.S. Живите с Богом!                                            А.

11-е декабря 1951 года

Милые и дорогие мои!

Последнее мое письмо Вы получили в июне месяце с/г; сейчас с великой радостью посылаю очередное письмо.

Всех Вас приветствую с Новым годом и праздником Рождества Христова с пожеланием Вам от Господа доброго здоровья, благополучия и душевного Мира.

Адрес для писем пишите: Иркутская обл., гор. Тайшет, п/ящ. 215/020 – мне, а для посылок:

Иркутская обл. г. Тайшет, ст. Невельская, п/ящ. 215/020 –

в письмах «ст. Невельская» прибавлять не следует.

Я здоров сравнительно для своих лет и благополучен по милости Божией. Милость Божию, по Вашим молитвам являемую надо мной грешным, я чувствую всегда. Впредь не забывайте же меня в своих молитвах. Благодарю Вас за посылочки, которые я все аккуратно получил, последнюю вручили мне вчера.

Я сознаю, что отягощаю Вас ими, причиняя излишние заботы и хлопоты. За Вашу любовь да воздаст Вам Господь! Без Вашей поддержки, без посылок – без той любви, которой проникнуты Ваши весточки – как трудно было бы мне коротать здесь свои дни. Ежедневно я вспоминаю всех Вас в своих недостойных молитвах. Об очень многом, о своих переживаниях хотелось бы поделиться с Вами, но всего в письме не напишешь. Дни рождения и именин всех Вас я хорошо помню и отмечаю, как и Вы мои дни. Спасибо, Верочка, что прибавила мне целый год жизни: 70 лет мне исполнится в 1952 году, а не ныне – в 70-летие мне хочется быть с Вами. В день рождения я получил Вашу посылочку; в именины – посылочка прибыла августовская от «Бабы Яки», как называл ее милый Алешенька, а в день рождения Сержуни получил посылку без сухарей, с черносливом и яблоками. Боже мой! Как Вы меня

балуете своим вниманием, своей любовью! По не зависящим от меня обстоятельствам я могу писать только одно письмо, два раза в год; поэтому в этом письме я обращаюсь прежде всего и благодарю милых моих родных детей, а затем и духовных моих детей, которые так же милы и дороги моему сердцу.

Из вещей мне ничего не присылайте – напр. писали о валенках – не нужно! Пришлите: банную мочалку; ниток черных и белых (покрепче) и одну иголку; карандашик простой и тетрадку; 2 конверта с марками и бумагой; витамину, какой мне полезен. Я не курю, но прошу в посылочку не забывайте положить табаку, пачки 3, не больше, махорки для курящих горюнов и 2–3 коробки спичек. Полметра белой бумазеи для заплат теплого белья. А потом, если

будете посылать посылку в феврале или марте, пришлите 1/2 метра черной хлопч. бум. материи для заплат на пальто и брюки.

Надеюсь, что мое письмо прочтете и Яковлевне. Их я поздравляю с Новым Годом и праздником Рождества Христова.

Поцелуйте за меня милого внучоночка Алёшеньку и передайте ему и всем привет и благословение от Дедушки.

Простите за неразборчивое писание.

2 июня 1952 года

Милые и дорогие мои!

Посылаю Вам очередную о себе весточку, вторую в текущем

году; первую получили, как Вы писали, в конце февраля месяца.

Ваши письма я получаю, хотя и не все, как мне кажется, и с перерывами; но все же весточки от Вас доходят. Последние получил от 2.03 и 9.03 и одновременно письмо и 2 открытки от 24/03; 30/03 и

6/04. Каждая весточка от Вас, хотя бы и краткая, радует меня чрезвычайно. Милый Алешенька утешает своего деда своими автографами! Расти же, родной мой внучоночек, милый Воробушек, на радость папе, маме и всем любящим Тебя! Не могу себе представить милаго мальчугашку катающимся на лыжах и велосипеде. Помню, как он три года назад прыгал с какого ящика, кажется, от кубиков или что-то вроде того – вышиной в 2–3 вершка, и предлагал то же проделать своему деду. Эх! Если бы Вы

сняли его и фотокарточку прислали мне! Детские карточки некоторые здесь получили.

Милый Сержуня! Как-то писал ты мне о своем желании приехать – повидаться со мной. Это невозможно, родной мой! Никаких свиданий не разрешается: да если бы дали возможность кратковременного свидания, надо учесть расстояние поездки, так что, приняв во внимание все препятствия, о поездке нечего и думать. Надо положиться исключительно на волю Божию. Если угодно Господу, мы увидимся, а если не судил Господь нам свидеться – ничего не поделаешь. Я понимаю твое состояние душевное и желание повидаться, и сам не менее твоего горю этим желанием; поверьте мне! но я во всем положился на волю Божию – на него твердо уповаю и горячо молюсь. Это только поддерживает меня; я не падаю духом и не унываю. Живу надеждой, что рано или поздно я увижу Вас. В каждой открытке Вы спрашиваете меня о здоровье. Я бодр духом и телом здоров, сравнительно, ведь в сентябре мне минет 70 лет. В начале апреля я недели две болел гриппом; теперь, слава Богу, оправился. Большое Вам спасибо, милые Сержуня и Верочка, за ту заботливость обо мне и любовь, проявляемые к своему отцу чрез письма и посылки. Молю Бога, чтобы Он воздал Вам за все! Ваши посылки я все получил аккуратно и сохранно – последнюю получил, посланную Вами от 17/04, накануне дня кончины дорогой Мамушки, т.е. 9.05. В дальнейшем из вещей ничего не надо присылать; а из продуктов – посылки посылайте реже – не чаще в 1,5–2 месяца одну посылку; потому что питание за последние месяцы у нас улучшено.

Присылайте: сахар, жир какой-нибудь, сухари или сушки, очень хорошо в последней, кажется, посылке были сухари домашней сушки из серого хлеба и белого, а не кондитерские –

последние дороже; толокно; сгущенное молоко; витамины, лук, чеснок – желательны. Пачку какого-нибудь кофе, чаю, порошок шиповника; трубочку зубной пасты или коробку зубного порошка.

Не присылайте: ниток «крепких», крупы, концентратов, табаку. Очень прошу, чтобы посылки были недорогие и не причиняли Вам большой расход.

Милые и дорогие мои! Вы – единственная моя отрада в этой жизни, единственное звено, связующее с этим земным миром; кроме Вас, у меня никого нет родных на земле! Мои мысли постоянно о Вас и устремляются к Вам. Моя молитва прежде всего о Вас, о Вашем благополучии. Живите с Богом, живите так, чтобы мир и любовь царили в Вашем семействе. Будьте здравы и благополучны.

Прошу передать мой привет всем, помнящим меня.

Да хранит Вас Господь по молитвам Матери Божией.

Посылаю Вам свое благословение.

Любящий Вас Деда Алеша

Сообщаю Вам новый адрес мой.

Для писем: Иркутской области, Шиткинский р-н; п/о Ново-Чунка, п/ящ 215/2–04.

Для посылок: Иркутской обл. Алзамайский р-н, п/о Ст. Чуна, п/ящ 215/2–04.

Пришлите по маленькому пакетику: аспирин,

кальцекс, стрептоцид, пурген и пакет травки адонис веркалис (небольшой).

В день Ангела Мамушки получил от Вас два письма от 8 и 11/05; посылку от 17/05 и отбыл на новое место. Посылаю привет и благословение всем, меня помнящим; Вырицким и проч. Благодарю их за память обо мне и посылки! Кончаю писать – недосуг! так как на новом месте масса хлопот и забот! Помолитесь обо мне! Всех Вас я вспоминаю молитвенно ежедневно. Посылаю Вам свое благословение.

Храни Вас всех Господь!

Ваш Дедушка Алексей.

2 июня 1952 г.

1953 г. 14 января

Милые и дорогие мои!

Приветствую Вас всех с Новым годом с пожеланием Вам здоровья и исполнения наших добрых пожеланий.

От Вас с 1-го июня по 1/12 прошлого года получил я 14 открыток и 5 писем. Письма получал я пачками по 4–5 шт., так как из-за проверки их поступают они с большой задержкой. Посылки приходят и выдаются без задержки, проверяются при получателе. Все посылки получены мною в целости, согласно прилагаемых реестров. Последнюю посылку получил я 6/01 – как раз в канун Рождества Христова. Не нахожу слов как благодарить Вас за ту сыновнюю любовь, которую проявляете Вы по отношению ко мне – к своему горюну отцу. Благодарю Господа Бога за Вас – моих детей. Прошу, чтобы он воздал Вам своей милостью за Вашу любовь и память обо мне. Сколько горя и скорби, выпавших на мою долю, я причинил Вам и покойной Мамушке! Не посетуйте на меня – ибо от Господа пути и судьбы каждому человеку. Буди Его святая Воля! Желал бы я никому не испытывать тех скорбей и никому не причинять их, какие, повторяю, причинил Вам и покойной мамушке. Такова моя участь – доля, предназначенная Господом. Великой радостью бывает для меня получение извещения о посылке от Вас. Но как только подумаю, что сколько хлопот и издержек причинила Вам посылка – надо все купить, запаковать и отправить – радость сменяется для меня скорбью. Убедительно прошу – присылайте мне посылочки не каждый месяц, а всего не больше 5 посылок в год – к Пасхе, в мае, июле, сентябре и в декабре. Живите с Богом, в любви и согласии между собою, воспитывая своих деток. Верочка в одном из своих писем выразила свои скорби о Катюше, что она как будто далека от своей мамы. Но маме, не обращая внимания на эту, может быть кажущуюся ей отчужденность, следует усилить и внимание, и заботливость к своей дочке, которая становится уже взрослой. Радуете Вы меня, что в каждой весточке сообщаете

что-нибудь об Алешеньке. Одна мысль-воспоминание о милом мальчике разгоняет скорбь, расходится морщина на челе. Крепко обнимаю и целую его за то, что он еще помнит деда, посылает ему букет цветов и автографы. Милый мальчик! да хранит тебя Господь, расти на радость папе и маме и всем любящим тебя! Посылаю привет и благословенье всем помнящим меня: Яковлевне – послала в декабре посылку без извещения; Милице Митрофановне – за ея знаки внимания и заботливости, проявленные по отношению ко мне. Большое спасибо за память обо мне! Милая Верочка! Я очень прошу поблагодарить Матрону Стефановну Журавлеву за ея посылку. Писать ей я не имею возможности, в чем извиняюсь пред нею. Господь да воздаст за ея доброту. Адрес ея: Ленинград, ул. Чайковского д. 36 кв. 38. Поздравляю Николая Стефановича и супругу и радуюсь за них. Просьба моя к нему – не забывать меня и мат. Фаину в молитвах. Чоботы получил – благодарю за них. Моё здоровье удовлетворительно. Конечно, возраст сказывается – силы уходят, но все же бодрюсь и горячо молю Господа, чтобы дал мне возможность повидать Вас и по-христиански умереть и похорониться рядом с дорогой Мамушкой. Конечно, пусть будет, как угодно Господу! Приветствую Вас с прошедшим праздником Рождества Христова. Предполагаю,

что настоящее письмо придет к Вам незадолго до Пасхи, поэтому авансом посылаю Вам и Пасхальный привет. Спасибо Ник. Стефан. за чоботы! Пришлите 1 иголочку и ниток; тетрадку, 2 конверта с бумагой; витаминиз. лекарств никаких не надо. Крепко всех Вас целую и благословляю. Слава Богу время идет к весне, а зима стоит суровая, морозы – до 55°С. Любящий Вас Деда Алеша.

14/01 – 1953 г. Адрес мой прежний.

20/01 Пишу дополнительно: получил, милый Сержуня, твои письма от 7/12, 21/12 и 1/01; радость для меня чрезвычайная; мысленно побывал и на новогодней ёлке у милаго Алешеньки. За

всё-за всё Вам, мои единственные родные, сердечное спасибо. Да воздаст Вам Господь! Относительно валенок и вещей – мне пока ничего не посылайте. Во втором – июньском письме, если в чем

буду нуждаться, напишу Вам, а пока воздержитесь; также и посылки шлите реже.

Крепко всех целую. Ваш А.

19/07 – 1953 г.

Дорогие Мои!

Со вчерашнего дня я на новом месте. Адрес мой для писем и

посылок один и тот же, именно: «Иркутская обл. Шиткинский р-н, п/о Новочунка, п/я 215/2–06». Очередное письмо писал в конце июня по старому адресу. Последнюю весточку от Сержуни получил от 13/06 – открытку. Посылку от 30/05 – не получал. Именинника приветствую со днем Ангела.

Здоровье мое, Слава Богу, удовлетворительно. Живу мечтой увидать Вас. Пришлите открыток 5 шт. и зубн. порошок, 2 конверта, тетрадку. Адрес сообщите Вырицким. Всем привет. Вас крепко целую и благословляю.

Ваш Деда Алеша.

10.01.1954

Здравствуйте!

Дорогие мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшенька!

Приветствую Вас с новым годом и праздниками.

Желаю Вам молитвенного здоровья и здоровья телесного и

душевнаго покоя! Наконец, имею возможность писать и послать Вам очередное письмо, первую весточку в новом 1954 году.

Целый год Вы, дорогие, не имели от меня никакой весточки. Почему так случилось, что не дошло до Вас моё очередное, второе в 1953 г., в июле месяце, письмо, я прямо не могу понять – письмо было не большое, содержание самое обыкновенное. Надеюсь, что

это письмо дойдет по назначению, порадует и успокоит Вас относительно меня.

Сердечно благодарю Вас за Вашу любовь, которую проявляли к своему отцу и в письмах и в посылках. Посылки я получил все в целости и сохранности, как Вы можете судить по получаемым об-

ратным уведомлениям. Что касается майской посылки,

якобы не полученной мною, надо полагать, что я просто забыл о ней, а получил своевременно – тем более у Вас есть и обратное уведомление о ея получении. Так что вопрос об этом на

этом и закончим.

Письма-открытки мною получены, писанные: от 19/12;

20/11 и 12/11; 20/10; 30/09; 6/09 и 5/09 /письмо/ от 25/07; 19/07 и 6/07. За август месяц нет ни одной открытки. Получил 3 Алешенькины фотокарточки – любуюсь ими постоянно, каким

я видел его у Вас в последний раз в начале ноября 1949 г., когда он только что встал после обеда и в одной рубашоночке показывал

деду свое искусство пользоваться молоточком; с какими слезами

он проводил меня. Если бы я знал, что будет такая длительная разлука, я бы не торопился покидать тогда Вас. Трудно представить, что тот маленький мальчуган с деревянным молоточком и этот велосипедист – один и тот же Алешенька! Расти, дорогой малыш, на радость своим родителям, расти добрым, хорошим! Анатолия в октябре писала из Чернигова между прочим: «Встречаюсь иногда с Верой и Сер., удивляюсь на Алешу. Он поражает меня своей чуткостью, недетской внимательностью. Милый, славный мальчуган!» Хорошо у них там на Всеволожской! Как мне приятно читать такие впечатления от своего милого внука – Алёшеньки!

Получил от Яковлевны ватное одеяло. Это было для меня полной неожиданностью. Я ее искренно, сердечно благодарю за ея заботливость и Любовь ко мне, но лучше было бы, если бы она его

не присылала, при передвижениях для меня это лишняя тяжесть.

Раз уже дело сделано, вещевая посылка послана и мною получено – ничего не поделаешь. Но в дальнейшем, дорогие мои, никаких вещей мне не посылайте. В чем я буду нуждаться, напишу: а то Вы меня перегрузили вещами. Пришлите: очки, если они сохранились; конвертов 2 шт. тетрадки в одну линейку и простой карандаш; ниток черных и белых по 1 кат. 30-й номер; мыло банное и туалетн. (мыльницу из пластмассы). Пасту для зубов 1 труб.

Чай не присылайте, а вместо него кофе или сушен. фрукты.

Многие посылают посылки без обшивки; может быть и у Вас принимают без обшивки, надо справиться – все же меньше расхода и хлопот; хотя Ваши обшивки из нового материала у меня

идут в употребление.

Вы спрашиваете относительно ассортимента продуктовых посылок – что пришлете, за все спасибо!

Мое слабое место – желудок крепит, плохо переваривает. Значит, что для желудка хорошо, то и желательно. Мне иногда хочется консервных овощей (баклажаны, помидоры и др.), но беда в том, что посуда стеклянная, не выдержит, разобьется при пересылке. Пишу о посылках, но в то же время с горечью в сердце думаю, что уже 4 года как я нахожусь на Вашем иждивении; Очевидно воля Божия испытывает Ваше терпение и сыновнюю любовь. В каждом письме Вы спрашиваете и, очевидно, беспокоитесь о моем здоровье. Что Вам сказать о моем состоянии? Я сравнительно бодр и здоров, никаких заболеваний не было, в стационарах не бывал, но старость сказывается, ведь мне 72-й год, сказывается довольно сильно и быстро. Стараюсь не поддаваться, двигаюсь, стараюсь кое-что и делать, смотря по силам. Двигаюсь, но хожу, как дед в последние годы своей жизни. Памятую часто о смертном часе; страшит и ужасает мысль, что придется сложить свои кости в далекой стороне, а не рядом с Мамушкой и не повидавшись с Вами. Эта мысль часто приходит и угнетает меня ужасно. Но буди воля Господня! Сержуня, прошу и молю, чтобы ты исполнил свой долг. Этого желала покойная мама и об этом может быть в последний раз напоминаю и я.

Погода здесь ныне удивительно мягкая, морозов выше 30°С не бывало, не как в предыдущие годы – бывало 50° и выше, конечно могут быть и ныне.

Шлю новогодний привет и благодарность Милице Митрофан., Матроне Степановне, Николаю Степанов. с супругой, Курнатовской и всем помнящим меня.

Живите между собой с Богом – в любви и согласии, воспитывая своих детей так, как Вас воспитали. Мое родительское и Божие благословение да будет с Вами! Как время летит! Ныне Катюша закончит свое среднее образование, с чем я ее вперед приветствую; а Алешенька пойдет в школу – прощай его золотое детство!

Как бы мне хотелось еще повидать всех Вас, обнять и по-христиански умереть со словами – ныне отпущаеши…

Всецело уповаю на милосердие Божие! Это только меня и подкрепляет! Вперед приветствую всех Вас со светлым праздником и всеми семейными праздниками.

Да хранит Вас Господь! 7/01 получил посылку – благодарю и с Праздником!

10/01 – 1954. Любящий Вас Ваш Деда Алеша.

Привет и благодарность Яковлевне и Кате!

20 апреля 1954 г.

Дорогие мои!

Сегодня, в Великий Вторник, получили мы неожиданную праздничную радость: разрешено писать нам письма в неограниченном количестве, кто сколько желает. Наше изолированье от близких, дорогих лиц закончилось; на каждую Вашу весточку я буду отвечать Вам соответствующей весточкой. Сегодня же я спешу порадовать Вас и приветствовать с наступающим Великим Праздником Пасхи. Четыре года я лишен был радости хотя письменно передавать Вам Пасхальный привет. Ныне имею возможность передать Вам и передаю Пасхальный привет, крепко целую всех Вас и желаю Вам здоровья! Я полон надежды, что это первая ласточка, улучшающая наше положение, за ней, Бог милостив, прилетят и другие ласточки. Завтра буду писать в Вырицу Яковлевне и другим. Я очень удивился, получив последнее письмо Сержуни от 4/04, и о Яковлевне ни слова не поминалось. Как ее здоровье? 12 марта я получил из Вырицы письмо, писанное 22/02, в котором мне сообщали, что старушка оч. болеет и ее соборовали 23/02. Больше я писем оттуда не получал, и Вы ни слова о ней не пишете, что меня удивило. Очевидно Катя, ухаживая за ней, не могла Вам весточку послать. Последнее письмо Сержуни меня очень порадовало, именно автографом Алешеньки. Вскоре получил в посылке Верочкино письмецо и там чудная подпись «Алеша Кибардин». Вы знаете, я не мог удержать свою радость и всем показывал, делился своей радостью о своем внуке. Пишете, что он любит «работать» пилкой, строгать; выпиливать лобзиком. Удивительно, я тоже, не в детстве, а лет 12–13, увлекался выпиливанием разных предметов. Хотя предупреждаю, что это занятие, говорят, вредное тем, что выпиливающий вдыхает много пыли, так что не следует при выпиливании близко ему наклоняться над лобзиком. Верочка, дорогая! Молюсь непрестанно, чтобы Господь помог Вам поднять и воспитать своего сына добрым, хорошим человеком; именно человеком. Верю, что только по милости и помощи Божией вырастет он «человеком». Молюсь не меньше и за Катюшеньку. Господь укажет и ей дальнейший её путь.

Мое здоровье – слава Богу; зиму прозимовал без болезни. Сейчас все в бараке спят, а я пишу письмо, так как дневалю ночью, то есть оберегаю покой спящих; один дежурит до 2 часов ночи, а второй с 2-х до б утра. Вот моя работа, которой я доволен. Спасибо, родные мои, за посылочки – их получил три – третью в канун Благовещения, т.е. 6/04, а 4-ю, о которой писали 4/04, еще не получил. Когда получу, тотчас же сообщу; благо теперь есть возможность ответить. Писем получил в январе 3; открытки в феврале – 2; в марте – 1 откр.; и в апреле письмо от 4/04.

Ну простите, дорогие, за письмо, что-то рука плохо пишет, очевидно, устала. Передайте привет мой Верочке, Вашим папе и маме и всем, кому найдёте возможность передать. Привет пасхальный передайте всем знакомым.

Крепко всех вас целую и благословляю. Храни Вас Господь!

Ваш Деда Алеша.

Недоволен я своим плохим писанием, но все же не откладываю письмо в дальний ящик – опускаю.

Пришлите мне зубную щеточку и открыток и конвертов.

13/03 я получил письмо от Анатолии Ник., писано от 28/02.

Если увидаетесь, поблагодарите ее за память. Я прошу извинить меня, что не отвечаю ей – затерял её адрес. Впредь буду аккуратным в этом отношении – получу письмо и тотчас отвечу. Пасхальный привет ей, Лилии Митрофановне и Парасковье Николаевне.

17 мая 1954 года

Дорогие мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшик – будьте

здоровы и благополучны!

На днях получил две открытки, в которых ты, Сержуня, пишешь, что сидишь один дома и отдыхаешь, а семейство в городе. Спасибо за праздничный привет! Сообщаешь относительно Дайны. Жаль эту собаку, но что поделаешь – пришел конец. Жаль особенно потому, что она была куплена по желанию Мамушки, которая любила её.Так что с Дайной были связаны воспоминания! Последнюю посылку я получил за день до Пасхи, как пасхальное красное яичко. Большое Вам спасибо, родные мои! Всякий раз получение от Вас посылки я переживаю с большой радостью, это понятно; всё напоминает Вас, говорит о Вашей любви, о заботливости обо мне – старике. Но радость моя обычно растворяется скорбью, и это понятно; так как острее чувствуется и разлука с Вами, и от того, что я причинил Вам невольно и хлопоты и заботы. Очевидно, размышляю я, это и мой и Ваш крест, милые мои!

10/05 я переживал 7-ю годовщину со дня кончины дорогой Мамушки и Васюка. Вечная им память! Уверен, что в этот день и ты, Сержуня, с Верочкой вспомнили незабвенных Мамочку и брата. Вечная им память! В этот день мои собратья молитвенно помянули дорогих мне лиц – кушали кашу с какао.

Писание писем разрешили теперь два раза в месяц, так что присылайте понемногу открыток, конвертов и тетрадку. Писание писем, связь с родными и знакомыми – большая для нас радость. Кроме этой радости нам сделали ещё некоторые льготы. Слава Богу! В сердце у меня теплится надежда, что, по милости Божией, я увижусь и с Вами. Здоровье моё, слава Богу, удовлетворительное; чувствую себя гораздо бодрее, чем зимой. Пишите почаще; почему-то от Вас весточки стали приходить реже. У Катюши скоро начнется страда – выпускные экзамены. Помоги тебе Господь, дорогая Катюшенька! Молитвенно желаю тебе успехов и устройства дальнейшего твоего жизненного пути. Мысли невольно обращаются к милому Алёшику. Одна пташка вот-вот совсем расправит крылышки и выпорхнет из гнезда и станет на самостоятельную работу на служение родине. А второй птенчик готовится уже к поступлению в школу. Спаси, сохрани и помоги им Господи! Как быстро летит время! Давно ли Катюша была маленькой девчурой, такой сердечной; а теперь уже готовится вступить на работу! Нам, старикам, пора уже уходить, уходить в вечность! Всё время стоит холодная погода, сегодня шёл снег, который, правда, скоро стаял. Сибирское солнышко особенное – летом даже обжигает лицо и руки. Теперь приятное время года, а летом с июня появятся мошки – бич здешнего края, приходится ходить под сеткой – накомарником.

Как здоровье Яковлевны? Беспокоюсь, что-то давно от них нет весточек! Вот скончалась и Анатолия Николаевна! Вечная ей Память! Прошу передать мой привет всем моим знаемым! Крепко,

крепко Вас целую и благословляю. Да сохранит Вас Господь!

Любящий Вас Ваш Деда Алеша.

17/05 – 1954 r.

13-е июня 1954 года

Милые и дорогие мои – Сержуня, Верушка,

Катюша и Алёшенька. Здравствуйте!

Сегодня Троицын день, а посему приветствую Вас с Великим праздником: молю Господа, чтобы благодать Божия, излиянная некогда в этот день на всю Церковь Христову, всегда пребывала с нами!

Получил я 11 июня Вашу посылку от 26/05 и открытку от 27/05. Получил также и уже истребил и предыдущую посылку, о которой вспоминаете в открытке, что не получили извещения. С 19-го апреля

нам разрешено писание писем не два раза в году, а по два письма ежемесячно. Я первое своё письмо писал Вам пред Пасхой. Затем писал в мае месяце по получении предыдущей посылки. Почему Вы не получили этих писем, я не могу понять. Слышно было, что передаточная инстанция, где проверялась вся корреспонденция, перегружена была нашими письмами, почему и произошла задержка в получении их. Думается, что в конце концов наша связь с вами, а это самое дорогое в наших условиях, будет более или менее нормальной. Вся беда в том, что мне не на чем писать; чтобы послать настоящее письмо, пришлось с немалым трудом достать – одолжиться – и бумагой и маркой и конвертом. Жаль, что не догадались прислать их с посылкой. Теперь я на каждую, полученную мною весточку, уже отвечу письмом. До сих пор все посылки мною получены целыми и сохранными; а открыток

и писем я получил только за 1/2 года 9 штук, последняя открытка от 27/05 отмечена у меня под №9. За все я Вас, мои дорогие, благодарю и крепко целую. Молю Господа, чтобы Он за меня

вознаградил Вас сторицею, а я ничем теперь не смогу Вас отблагодарить. Хочется, страшно хочется видеть Вас, чтобы лично, а не заочно обнять Вас и благодарить Вас за Вашу, любовь ко мне, за все причиненные мною Вам скорби, хлопоты и неприятные переживания. Живу надеждой на милость Божию и верю, что всё придёт в своё время. В нашей жизни с апреля месяца сего года произошли значительные перемены к лучшему. Хотелось бы

поподробнее описать Вам, но воздерживаюсь, боюсь, чтобы «не сглазить», как говорится. Ближайшее начальство поддерживает в нас надежду относительно актировки и отпуска домой стариков и

инвалидов. Но пока все это одни разговоры – между разговорами и действительностью дистанция может быть и не малая. Но… все же живем надеждою. Всё в воле Божией – в этом я твердо убежден.

Я здоров и бодр духом. Чувствую себя значительно лучше, чем зимой. Это и понятно!

Как Вы живете? У Катюши теперь скоро конец экзаменов и конец 10-летки. От души желаю ей успешного окончания и поступления в ВУЗ. А как милый Алёшенька поживает? Наслаждается пока золотым детством, золотой порой. Забота впереди! Очень давно не получал весточки из Вырицы. Хотелось бы знать, как там живут, как состояние здоровья Елизаветы Яковлевны? От кого получил и весточку о смерти Анатолии Н., где она скончалась и от чего и где она похоронена. Вечная ей память!

Ты, Сержунюшка, пишешь относительно «однообразия» посылок. Об этом Вам следует меньше всего беспокоиться. За

всё – за всё Вам спасибо! Но все же кое-что отвечу на заданный вопрос. В последней посылке масло сильно распустилось, вся

бумага промаслилась, и само масло покрылось тёмными пятнами. Следовательно, в жаркую погоду масло, и особенно не топленое, в

бумаге посылать не следует. Крупы также не нужно, лучше концен-

траты. А варить из крупы кашу нужно масло или сало, вообще жиры, а их нет. С жирами здесь скудно. Какой-нибудь жир или сало, хотя бы и комбинированное, было бы очень хорошо. Вместо круп

хорошо кисель какой-нибудь. Баклажанную икру не посылайте, она распечатанная скоро портится. Очень хочется что-нибудь с томатным соусом. За мои пожелания, ради Бога, не осудите меня, простите! Пошлите что-нибудь противоцинготное, а также «витаминку» или «аминьку» как говорил Алёшик. Не забудьте конвертов с марками шт. 6, открыток шт. 6, и тетрадку. Да хранит Вас Господь! Привет от меня всем, помнящим меня!

Благословляю Вас и крепко целую. Ваш Деда Алёша.

13/06

27 июня 1954 года

Родные мои!

Со вчерашнего дня я на новом месте пребывания. Новый адрес смотрите на обороте. Письмо Ваше от 13/07 я получил. Здоров и бодр духом.

Крепко целую Вас и благословляю.

Ваш А.

P.S. Адрес отправителя на почтовой открытке: Иркутская обл., Шиткинский р-н., п/п Ново-Чунка, п/я 215/2–07. Кибардин Алексей Алексеевич.

27 августа 1954 года

Дорогой Сержуня!

Вчера получил твою открытку от 22/07 и сегодня отвечаю открыткой же. После 13/06 я писал Вам одно письмо в июле месяце, второе – в начале августа, в нём поздравлял Катюшу с блестящим окончанием десятилетки, а Алёшика с наступающим днем рождения – с переходом из младенческого возраста в отроческий; а сейчас приветствую Катюшу – новую студентку Педагогического ин-та, а Алёшика не младенца, а уже отрока. Молю Господа о даровании папе и маме помощи в деле воспитания отрока Алексея, а Катюше успехов в науке. Почему-то Вы до сих пор продолжаете писать по старому моему адресу, поэтому письмо и шло больше месяца. Смотрите мой адрес на обороте. Получил Вашу посылку 2/08 и уничтожаю её. Консервы оставил на разговение к Успению – завтра или послезавтра буду пробовать. Всё хорошо, родной, что Вы посылаете – за всё Вас крепко целую и благодарю. Как, Алёшика будете отдавать в школу, или «пошумит» ещё годочек? Я бы не торопился на его месте, а лучше дома побыл, если это возможно. Я здоров, чувствую себя удовлетворительно. Целую и благословляю твою, Сержуня, фамилию.

Привет знаемым. Прошу св. молитв. Ваш А.

В твоей открытке: не разобрал после «ждем Ваш. писем».

11-е сентября 1954 г.

Здравствуйте, милые и мои дорогие Сержуня,

Верочка, Катюша и Алёшенька!

Сегодня я получил Вашу посылку от 20/08, а несколько дней назад получил открытку от 22/08. Большущее спасибо за всё, родненькие мои! Нет слов, чтобы выразить мою благодарность. При личном свидании крепко-крепко Вас расцелую и обниму. Не обижайтесь на меня, что я, якобы, не пишу Вам и не получаете моих писем. Та же самая обида на сердце и у меня, но только, конечно, не на Вас, но на кого-то другого, неизвестного мне, по чьей вине задерживаются наши письма. Ведь невероятная вещь, что открытка, посланная мною Вам о перемене адреса в конце июня, пришла к Вам только в августе месяце. Ну, будем надеяться, что переменятся обстоятельства и наше общение, хотя бы и письменное, не будет кем-либо задерживаться! Письма писал я в свое время – поздравлял Катюшу с блестящим окончанием средней школы и поступлением в Пед. институт. Милаго Алёшика приветствовал со днем рождения – со вступлением в отроческий возраст с чистосердечным пожеланием им и родителям их здоровья и здоровья.

Ввиду того, что так медленно идут мои письма, я сегодня, т.e. за 2недели, приветствую тебя, дорогая Верочка, со днём Ангела, а Сержуню и всё Ваше семейство – с дорогой именинницей с молитвенным пожеланием всем вам от Господа Бога добраго здоровья и всякаго благополучия. Мне в этот день, т.е. 30-го сентября, исполнится 72 года.

Нам объявили, что в ближайшее время сюда прибудет актировочная комиссия для актировки инвалидов и их освобождения. Живу ожиданием и надеждой, связанными с предстоящей актировкой инвалидов. Живу надеждой на возможное близкое свидание с Вами! Конечно, вопрос только во времени, когда начнется здесь актировка и когда дойдёт очередь до меня! Постараюсь извещать Вас о всякой перемене в моём положении; благо, что я теперь богат и конвертами и бумагой и марками. Я здоров и телом и бодр духом. Прошу всех помнящих меня помолиться обо мне! Всех

Вас целую и благословляю –

Ваш деда Алёша.

22/09/1954 г.

Милый Сержуня!

Вчера получил твою открытку от 7/09, отвечаю сегодня на открытку краткой открыткой же. Здоровье моё, слава Богу, удовлетворительно. Жду актировочную комиссию. Когда она будет, Бог ведает. Сегодня с утра подморозило довольно сильно, пугают уже морозы. Прошу по получении открытки выслать мне валенки, так как мои отказались совсем служить хозяину; и то служили с 1938 года. Буду ли зимовать здесь или придется ехать, всё равно – валенки нужны. Насчёт денег – они мне не нужны, так как имею ещё из присланных тобой в 1950 году, да и покупать здесь нечего. Целую тебя и твою Фамилию. Прошу помолиться за меня, чтобы Господь помог мне увидаться с Вами. Письмо твоё предыдущее не получал.

Ваш А.

Верочку приветствую с Ангелом, а всех с именинницей. А.

5/10 1954 г.

Дорогие мои!

Вчера получил Твою, Сержуня, открытку от 14/09 с/г. Удивительно, как медленно двигается наша корреспонденция! Но сие не от нас зависит; не стоит и касаться этой темы. Не поможет! При моём положении и при известных условиях обмен письмами не может ускориться. Вы отвечаете на мою открытку от 27/08, а между

прочим, я послал Вам письмо от 5/08, получили ли его?

Денег мне присылать не нужно, пока ещё у меня они есть. Я в сентябрьской открытке писал о присылке мне валенок, я имел в виду свои «вырицкие серые». Я их не носил, а ходил в прежних. Я прошу Сержуню их померить на твою ногу, если тебе не малы, тогда пришлите. 2-го октября здесь уже выпал снег и сегодня стоит зимняя погода. Это, конечно, отражается несколько и на моём настроении. Во всяком случае, моё настроение бодрое – унывать и грешно и вредно для здоровья. Живу надеждой на милость Божию и на возможность свидания с Вами. Моё здоровье, слава Богу, удовлетворительное, а настроение бодрое, крепко-крепко целую Алёшика за автограф.

Пишите, пишите, милые, почаще. Я обещаю на следующий же день отвечать Вам на каждую полученную от Вас весточку. Думаю, что это письмецо придет как раз ко дню именин Алёшеньки. Посему: Приветствую дорогого, милаго именинника с днем Ангела, а папу и маму – с дорогим именинником. Желаю всем вам от Господа здоровья и здоровья на многие годы!

Да хранит Вас Господь, милые мои! Ваш Ал.

18-е октября 1954 года

Дорогие мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшенька,

будьте здоровы и благополучны!

На днях получил Ваше письмо от 26/09 с уведомлением о предполагаемой Вами отправке посылки, которая пока еще не прибыла.

В P.S. ты, Сержуня, поздравляешь меня с наступающим 30/09. Приемлю и переставляю дату на 18/10 – это будет – согласно, думаю, и с Вашим желанием; как бы телеграфное поздравление. И я приветствую Вас, дорогие, с дорогим именинником, а Алёшеньку – со днем Ангела! Желаю ему и всем Вам радости, здоровья и всякого благополучия. Дай Господи!

Относительно валенок я уже писал, что пришлите мои старые, а новых подыскивать не нужно. Время летит быстро не у Вас только, но везде; уже сегодня 19, вернее, уже 20 число, а тут, глядишь, и ноябрь наступит. Родной мой! Яковлевну и Катю забывать не следует, навестить надо; все же они за мамой ходили по совести, как за родным, близким человеком. Спаси их Господь!

Я чувствую себя удовлетворительно, мечтаю о возможном свидании с Вами. Конечно, все зависит не от нас, не от нашего желания, но от иных обстоятельств. Это всё учитывают, учитываем и мы. Но всё же надежда на свидание с Вами у меня не погасает – Бог даст и исполнится.

14/10 с/г Приветствую тебя, Сержуня, со днем рождения, а всех твоих близких – с семейным праздником. Желаю Вам здоровья и всякаго благополучия. Приближается и твой 50-летний юбилей!

Крепко всех Вас целую и благословляю.

Да сохранит Вас Господь!

Ваш «Деда Алёша»

28.10.1954 г.

Дорогие мои!

Здравствуйте!

Сегодня 27 октября – день твоего рождения, милый Сержуня, в 1907 году. День радостный, полный для меня незабвенных воспоминаний, следовательно особенно памятный!

Приветствую именинника со днем рождения, а Верочку, Катюшу и Алёшеньку – с дорогим новорожденным. Дай, Господи, всем Вам добраго здоровья и благополучия. Спаси и сохрани Вас Господи.

Сегодня же получил и посылку от Вас от 29/09 с/г. Все дошло благополучно в целости и сохранности. Сердце мое полно любви и благодарности к Вам, мои дорогие. Живу я однообразно, изо дня в день без всяких перемен. Здоровье моё, слава Богу, удовлетворительно. Зима пока не наступает, снегу нет, температура, вероятно, не выше 0°С, хотя, конечно, со дня на день можно ожидать и зимы.

Недели 2–3 назад тому получил я небольшую посылочку из Вырицы от Яковлевны, Кати, м. Вероники, Николая Гавриловича – баночку меда. Спаси и сохрани их Господи за память обо мне. Я им тотчас же ответил, написал письмецо. Не знаю, дойдет ли оно. От Вас корреспонденции я давно не получал, не знаю почему? Очень обрадован краткой запиской, написанной Верочкой и подписанной «Алёша», приложенной к посылке, где пишете, что не «теряете надежды скоро и лично сделать это», то есть выразить мне чувства

любви ко мне. Лично я только и живу этой надеждой увидать Вас, порадоваться с Вами. Как я скучаю по Вас, как мне недостает Вас – Вы и представить не можете. Ведь только Вы одни, мои милые и дорогие, и остались у меня. Все мои мысли, чувства и пожелания около Вас и с Вами.

Крепко-крепко Вас целую и благословляю. Поклонитесь

всем, помнящим меня.

Любящий Вас «Деда Алёша».

28-е октября

Начал письмо вчера. Пишите мне!

Пришлите мне пачку кофе не настоящего, а какой-ниб. из суррогатов, а то пить одну водичку приходится.

5/11 1954 г.

Дорогие Сержуня!

Получил твою открытку от 21/09 и спешу на неё ответить. На каждую твою весточку я аккуратно отвечаю. Очевидно, мои письма не все доходят.

Писал я несколько раз и о валенках – просил прислать именно старые валенки – я их носил. Писал и о деньгах – они мне не нужны, пока есть, а буду нуждаться, тогда сам попрошу. Посылки я уже получил и писал Вам. На днях выпал снежок, но сегодня

все растаяло, очевидно, зима пока медлит. Берегитесь простуды, дорогие мои. Если до получения этой открытки Вы задержитесь с посылкой валенок, то их не посылайте – они не нужны. Теперь

заботятся и о нашем обмундировании – всех обмундировывают,

дадут и мне в чем нуждаюсь. Так что обо мне не беспокойтесь и не посылайте и валенок.

Вас целую и благословляю всех.

Bаш Деда Алёша.

Не подумайте, что обижаюсь на Вас и отказываюсь от валенок по этой причине, они мне будут лишние. А.

16-е декабря 1954 г.

Дорогие мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшенька, здравствуйте!

Ввиду того, что письма идут очень медленно, праздники не за горами, пишу Вам приветственное послание:

Поздравляю Вас, милые и дорогие мои, с Великими праздниками и новым годом:

Шлю Вам множество самых лучших сердечных пожеланий: здоровья телесного и душевного мира; семейнаго и всякаго благополучия. Дай Вам Господи! Желаю, чтобы новый год принес нам с Вами радость свидания друг с другом. С Великим нетерпением жду этой радостной минуты! Думал я, что буду на Алёшенькиной ёлке в этом году, но мои мечтания не сбылись. Получил Вашу открытку от 29/11. Вы интересуетесь валенками – не малы ли будут. Я уже, кажется, сообщал, что отдавал их в мастерскую растянуть-разбить на правилах. Теперь они даже великоваты, но, в общем, этот вопрос о валенках надо считать оконченным. Теперь у меня, если придется быть в дороге, есть теплая обувь.

Обратите внимание на мой новый адрес, хотя я остаюсь пока на старом месте. Первую партию прошедших актировку только сегодня отправили для дальнейшего оформления и окончательного направления кого куда следует. Это первые ласточки полетели в родные края. Странное затруднение происходит с транспортом. Целую неделю этап был оформлен, готов к отправке и целую неделю не мог погрузиться из-за отсутствия транспорта. Оставшиеся сидим у моря и ждем погоды благоприятной. Ждем составления второй партии. Надо пройти актировку, которая производится тщательно, надо побывать в больнице, которая теперь до крайности переполнена. Больных и стариков очень много. При этом персонал торопливости не проявляет в этом деле. Учитывая положение с транспортными разными задержками, поймите, что вырваться отсюда не так просто – сил и здоровья уйдет немало. Я полагал, что, может быть, буду у Вас на праздниках. Но теперь видно, что пройдет не один, а несколько месяцев. Я стараюсь хранить бодрое настроение, не нервничать! Надеюсь во всем на милость Божию. Прошу Вас, помолитесь обо мне и попросите о том же лиц, знающих меня. Если мне удастся увидать Вас, в этом будет великая милость Божия!

Привет мой и благословение всем, помнящим меня.

Вас, родные мои, крепко обнимаю, целую и благословляю.

Ваш Деда Алеша.

P.S. Милый Алёшенька! Праздник Рождества – детский праздник. Вспоминается и мне моё детство. Как мы, дети, радовались – ликовали тогда! Радуйся и ты, родной мой, в семейной милой обстановке. Тебя окружают любящие тебя папа и мама, и Сестрица. Вспомни в эти святые дни и деда Алёшу. Хотя бы частичка Вашей радости и семейного счастья передалась и непременно передастся мне на волнах эфира, когда я буду вспоминать вас всех в эти великие святые дни.

«Алеша».

Пишите мне по новому адресу, который на конверте.

13/01 1955 г.

Дорогие мои!

Я последнее письмо получил от Вас от

5/12 и больше ни одной строчки. Послал Вам в половине декабря поздравительное новогоднее и праздничное и жду-жду от Вас весточки. Что случилось? Вы не можете представить мои переживания! Жду и жду от Вас хотя открыточку.

Сегодня получил от Яковлевны посылочку с приложением и письмецо. Живут они, Слава Богу, помаленьку и потихоньку.

Я предполагал видеть Вас ранее назначенного времени; но, увы, придётся немножко ещё подождать.

Хотелось бы мне получить от Вас в посылке 2–3 тетрадки, 3 пёрышка и ручку и простой карандаш; а также банную мочалку.

Помолитесь за деда Алёшу. Обратите внимание: на обороте мой новый адрес. Пишите не ленитесь!

13 января 1955 г.

Милые и дорогие мои!

Послал Вам вчера открытку, думаю, что она скорее до Вас дойдет, а сегодня решил писать письмо. Поздравляю Вас с Новым годом и желаю здоровья и здоровья, и всякаго благополучия! Я получил от Вас в декабре только одно письмо от 5/12 и только. До сих пор ничего нет – ни открытки! Не случилось ли, не дай Бог, что-нибудь с Вами? И вы держите меня в неведении. Не желаю никому переживать то, что я переживаю. Пишу поздно вечером, после отбоя, все кругом спят. Достал присланные Вами фотографии и смотрю и смотрю, а воспоминания роятся в голове; и я, несмотря на далекое расстояние от Вас, умом и сердцем, всем моим существом я перенесся к Вам и нахожусь с Вами! Милые мои, милый-родной мой Сержуня! Сегодня день рождения незабвенного нашего-моего сына, а твоего брата Васяточки, а завтра день ангела. Помню, как в этот день незабвенная наша Мамушка почувствовала время родов; я её привез в клинику Отто на Вас. острове и оставил. В 5 часов вечера мне оттуда позвонили по телефону и поздравили с новогодним подарком – благополучным рождением сына. Это было

31/12 1909 г. или по новому ст. 13/01 1910 г. Вечная им память!

Грустные воспоминания! Милые мои, как бы мне хотелось сейчас реально перенестись к Вам и с Вами вспомнить о пережитом. Ведь кроме тебя, мой милый Сынок, и твоих домочадцев близких у меня никого нет. С нетерпением жду от Вас весточки, и вдруг несколько дней назад вызывают за получением посылки; думаю, что весточка от Вас. Страшно обрадовался, но, увы, вскоре радость сменилась разочарованием. Посылка от Яковлевны из Вырицы. Спаси их Господи, что не забывают меня. В посылке приложено письмо. Думаю, что-нибудь есть и от Вас, но ничего. Я им писал, как и Вам, в половине декабря письмо, поздравлял с Новым годом и наступающим праздником. Они мне ответили. Пишут, что Давыдовна, прежняя их хозяйка, выселила их. Очевидно, захотела найти весной дачников, которые бы дали ей хорошую плату, а им предложила перейти в холодную комнату без печи. Конечно, Яковлевна и Катя отказались и стали искать, куда переселиться. Господь им помог. Один хозяин и недалеко от прежней их квартирки предложил им переехать к нему и даже бесплатно. Так что они теперь на новой квартирке, жаль, что не сообщили им адреса. Кроме того, пишут, что помогает им о. Михаил, мой преемник. Так что за них я пока рад и спокоен.

О себе не знаю, что и писать. Жив и сравнительно здоров, т.е. по-стариковски двигаюсь. Зима ныне все время стоит суровая, до 40°С и ниже; всё время приходится сидеть в бараке; сходить только в столовую и в уборную. Недостаток движения и свежего воздуха, конечно, не могут благотворно влиять на здоровье; 73-й мне год, и долго ли я протяну, только Господь ведает.

Писал я Вам про актировку з/к инвалидов, и больных, и стариков. Актировка идёт, но когда до нас – до Меня – дойдёт, трудно сказать. Половину прошлаго года в нас поддерживали надежду на актировку и освобождение, все чувствовали себя бодрее. А теперь этой бодрости далеко нет. Буду писать в Москву. Советуют! Пришлите мне, просил я в открытке: 2–3 тетрадки бумаги (в 1 линейку); перьев шт. 3, ручку и простой карандаш, а также банную мочалку.

Ради Бога пишите, хотя открытки!

Посылаю Вам свое благословение. Алёшика крепко целую и обнимаю, а также и всех близких его.

14/01 1955 Ваш А. Кибардин.

Смотрите мой новый адрес на обороте конверта.

21 янв. 1955 г.

Дорогие мои!

Сегодня печальный, тяжелый для меня по воспоминаниям день. Как раз исполнилось пять лет заключения в лагерях. Боже мой! Как много пережито за эти годы! Не стану останавливаться на этих тяжелых воспоминаниях! Это ни к чему. Напротив, остановлюсь на светлых, радостных воспоминаниях, и их было немало. Сколько за эти годы проявлено было по отношению ко мне добрых чувств

любви и расположения со стороны Вас, мои милые и дорогие Сержуня и Верочка, Катюша и Алёшенька, а также со стороны очень многих моих дух. детей и даже просто знающих меня. Они все не забывали меня в своих молитвах, я это чувствую; иногда посылая письма и даже посылки. Всё это давало силы и бодрости переносить все испытания. Думаю я, и нередко, что и Вам, мои родные, уже наскучило в течение пяти лет аккуратно раз, а

бывало, и два раза в месяц посылать мне посылки. Не говоря о денежных издержках, а главное, сколько было хлопот с приготовлением и отправкой посылок – надо тщательно упаковать, зашить и прочее. На все это уходило немало времени и забот.

Я сегодня как раз получил Вашу посылку и невольно нахожусь под влиянием этого радостного общения с Вами. Как бы хотелось мне обнять и расцеловать Вас в знак благодарности, но это сейчас невыполнимо, постараюсь сделать это при личном свидании с вами, которое по милости Божией все же не за горами. Спаси и сохрани Вас и всех моих доброжелателей за всю любовь и расположение ко мне.

Моё здоровье сравнительно удовлетворительное, но я, конечно, далеко не таков, каким был пять лет тому назад. Но все же брожу, как покойный наш дедушка о. Сергий, пожалуй, не шибче его. Актировка оч. медленно, все же продолжается. Конечно, быстро это не произойдет; но уверяют нас лица начальствующие, что через несколько месяцев нас разгрузят. Запасемся терпением и будем ждать, надеясь на милость Божию.

Актировка замедляется и тем, что о каждом актируемом запрашиваются родственники и вообще те лица, куда он имеет намерение поехать, возьмут ли его на иждивение. Так что после моей актировки и Вас спросят о согласии принять меня к себе.

Получил от Вас 100 руб. переводом; а также и открытку от 1/01 с/г, а Вам послал открытку от 12/01 и письмо 14/01. Ради Бога, пишите почаще; я аккуратно отвечу Вам. Посылочку пришлите в начале марта – это будет последняя пасхальная; пришлите 5 открыток и шт. 5 конвертов, 1 тетрадку, карандаш простой; мочалку и перья не посылайте.

О, если бы эта посылка в марте была окончательно последней, чтобы дальше Вам сюда не было бы и надобности посылать мне.

Крепко целую и благословляю Вас!

Передайте всем привет, помнящим меня. Хорошо было бы, если бы побывали на могилке Мамушки и навестили Яковлевну; её не следует забывать!

Ваш Деда Алёша.

1-е февраля 1955 г.

Дорогие мои!

За январь месяц получил я от Вас одну посылку и 2 открытки, последнюю несколько дней тому назад, но дата не указана. Я после получения посылки послал Вам письмо, а потом задержался с письмом – по правде, не было конвертов и марок, а главное ждал, что за это время что-нибудь произойдет в нашей жизни.

Сегодня я прошел актировку: через полмесяца или месяц должна быть и судебная комиссия, которая оформит всех актированных и затем, говорят, списки освобожденных уже двумя комиссиями направлены будут в Москву, и там решится наша судьба, куда кого направят. Слава Богу, я прошел актировку без всякаго этапа в больницу, что меня очень смущало – трудно было бы туда этапироваться, тем более что за последнюю неделю я заболел гриппом – правда теперь уже нормально, температура и самочувствие лучше. Так что теперь я уже являюсь полноценным продуктом, готовым в недалеком будущем куда-нибудь, куда укажут, переселиться в новые условия жизни.

Если бы Вы знали, как мне все это трудно переживать: года немолодые, здоровье ушло; надо где-то чем-то жить, вообще как-то жить, чтобы не быть в тягость никому. Пошел шестой год лагерной моей жизни, может быть и к Пасхе, мы этого не знаем – только Господь ведает – нас отсюда сгруппируют и отправят куда следует.

Ежедневно отсюда отправляют на машинах в больницу на актировку и оттуда сюда прибывают уже обрадованные. Так что прибудет судебная комиссия, а затем с нами что-нибудь будут делать. Во всяком случае, надо полагать, февраль и март, а может быть и апрель, я буду ещё в лагере. Только бы Господь дал мне не заболеть, чтобы сохранить бодрый дух. Одно время я почти лишился сна; все ночи не мог уснуть, теперь, думаю, постепенно всё придет в порядок.

Храни Вас Господь! Простите за беспорядочное писание. Целую Вас всех крепко-крепко и благословляю. Жду от Вас писем, а их нет, а только за месяц 2 открытки, как будто не о чем мне и написать.

Привет всем. Ваш Деда Алёша.

1/02 1955 г.

18/02 1955 г.

Дорогие мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшенька, здравствуйте!

Вчерашний день принес мне много радостей: получил от Вас письмо и открытку от 30/01, открытку от 24/01 и поздно вечером вызвали за получением Вашей посылки. Радость немалую доставили мне своими весточками и Сержуня и Верочка, а

милый Алёшенька своим автографом невольно вызвал у меня слёзы от воспоминаний о нём, слёзы радости и огорчения, что я лишен возможности видеть Вас и утешаться.

Милая Верочка сообщением о приезде на каникулы к родителям юной студенточки – Катюши и ея успехах в учении вызвала в моей голове невольно воспоминания о прошлых юных годах моей прожитой жизни. Верно говорят, что старость живёт воспоминаниями. Трудно мне было представить милаго мальчика, принимавшего деятельное участье во время собирания к отправке посылки деду – Алёше. После такого описания собирания посылки, все становится особенно дорогим, ценным. Невольно думаешь, что всё это сносилось и укладывалось Алёшенькой. Не могу никак его представить бегающим на лыжах и в лыжном специальном костюме. Всё дошло в посылке в целости и сохранности. Спасибо, дорогие мои, Вам за всё-за всё!

Я недели почти три болел гриппом; кашель не проходит и до сих пор. Теперь же, слава Богу, чувствую себя почти оправившимся. Погода стоит холодная, морозы упорно держатся.

Я писал Вам в последнем письме, что прошёл 1/02 актировочную комиссию. Ждали судебную комиссию, но говорят, что ранее половины марта судебная комиссия не приедет. Что делать? Наше дело – только терпеливо ждать и надеяться. После судебной комиссии будут официально запрашивать родственников, на иждивение которых будут отправляться актированные лица. Когда всё это закончится, очень трудно определить. Посылки больше, мне думается, уже и не надо посылать. Если и надумаете к Пасхе прислать, то немного присылайте. Не нужно присылать концентраты и макароны, потому что с варкой много хлопот и забот. Лучше пришлите вместо посылки деньгами руб 50–100. Вам меньше хлопот и будет дешевле. Здесь есть ларёк, где можно купить и конфекты и комбинир. жир; повидло. Я уже из 100 руб. израсходовал на конфекты, повидло и шпик почти 50 руб.

Храни Вас Господь, дорогие мои! Во всем полагаюсь на милость Божию. Крепко Вас целую.

Любящий Вас деда Алёша.

18/02 1955 г.

24-е февраля 1955 г.

Милые и дорогие мои!

Отвечаю на Вашу открытку от 6/02. Раньше писал по поводу получения от Вас посылки и письма от 24/01, но когда писал и опустил в ящик – не помню. Чувствую после январского гриппа все еще недомогание, кашель мучает – оправиться, как следует, не могу. Моё сообщение от 1/01, что прошел актировку, Вы вероятно уже получили. Ждем на этих днях судебную комиссию. Я за себя не волнуюсь. Ты, Сержуня, пишешь, что, может быть, имеет смысл тебе написать куда нужно. Кой с кем я советовался – не рекомендуют что-либо писать по этому поводу. А вот по поводу моей полной реабилитации советуют писать куда следует и именно родственникам близким. Очень много случаев, когда получают освобождение по ходатайству родных. Я писал Генер. Прокурору, ещё в декабре 1954 г., но ответа нет и неизвестно, когда будет. Я до сих пор об этом не думал, а ты, дорогой мой, вероятно, и не знаешь, за что я судим и обвинен трибуналом. В течение 5 лет я ни разу не касался этого вопроса, а теперь пришло время, и я сообщаю Вам всю правду о себе. Приговором Военн. Трибунала Ленин, обл. в апреле 1950 г. я осужден на 25 л. ИТЛ с конфискацией имущества и поражения в правах на 5 л. Следствие велось грубо, придирчиво, явно враждебно. С самого начала следователь с площадной бранью грубо огорошил меня: «Ты поп и бывший лагерник. Ты враг Родины и Советской власти. Ты должен был вредить и значит, вредил Советской власти». Я был подавлен такой логикой. Мне не предъявлено было сформулированного обвинения, но из его вопросов я понял, что меня он обвинял в том, что 1) во время богослужений в период немецкой оккупации я призывал молящихся молиться за немцев, что в проповедях жаловался на быт лагерный, который испытал – все это, конечно, абсурд; 2) что я был агентом немецк. коменданта, с которым, якобы, находился в постоянной связи. Обвинения были основаны на показаниях свидетелей, которые, однако, на суде не могли воспроизвести своих показаний, зафиксированных следствием. Например, свидетель Новожилов, которому председатель суда прямо сказал: я вам дважды прочитал ваше показание, а вы не можете и 2-х фраз склеить, это доказывает, что эти показания на следствии были предвзяты, а потому ложны; тем более что эти свидетели во время немецкой оккупации сами были сельскими старостами и потому, вменяя мне эту вину, надеялись на искупление своей вины. Свидетельница монахиня Евфросиния по прочтении на суде показания, данного ею на следствии, истерично заявила суду: это не мои показания, таких показаний я не давала и только после предупреждения ея председателем, что за неправду, данную ею на показании, она может получить 2 года тюрьмы, она тихо ответила «да», что означало, что это она показала на следствии. Свидетель Чайкин совершенно, произвольно приписал мне вздорную инсинуацию, что в церкви в проповедях я рассказывал о своих страданиях в лагерях. Явно ложны были показания Старухина, будто я был в связи с немецким комендантом и даже посылал коменданту письмо со Старухиным. Виновным себя по показаниям свидетелей я не признал и не признаю. Совесть моя чиста. Родине я не изменял и никого не предал. Второе обвинение, – что я был немецким агентом, измышлено было следователем, и вот каким образом: у немецкого коменданта в Осьмине я был несколько раз, по его требованию. В первый раз он вызвал меня 12 июля 1942 г., после того как у меня были в 1-й раз партизаны. Тяжелые были у меня переживания. Кто-то донес, думал я, что у меня были партизаны, которым я дал не менее 2-х пуд. печеного хлеба. Я знал, что за помощь партизанам немцы никого не щадили. Комендант спросил меня, давно ли я в Осьминском районе – на Козьей горе, где был раньше; был ли я в советских лагерях? Ответил, что был. Потом он спросил, а были ли у меня партизаны? Нет, говорю ему. – Когда придут, вы мне сообщите. – Хорошо, – ответил я. В первом случае я ответил неправду коменданту, что партизаны у меня 12/07 42 г. не были, и во втором случае я ответил тоже неправду, так как сообщить коменданту о партизанах у меня не было ни малейшего намерения. Я ответил «хорошо», только чтобы прекратил комендант дальнейшие расспросы. Весь разговор с комендантом я следователю чистосердечно передал. И что же? – в протоколе следователь записал моё показание одной фразой: «что подсудимый добровольно завербовался в немецкую агентуру». Когда следователь зачитал мне по окончании допроса весь протокол – «Неправда, – сказал я. – Протокол я не подпишу».

«Подпишешь», – с руганью и угрозами сказал следователь. Дело было ночью, и сколько я ни упорствовал, в конце концов, измученный физически и морально, я не выдержал – подписал протокол; как бы подписал свой смертный приговор. После подписи; следователь, желая, очевидно, сгладить впечатление от произведенного надо мной насилия, сказал мне: «О чём вы волнуетесь? На суде все объясните, как у вас было дело». Но суд и не коснулся этого самого по моему мнению обвинения. Так мне и не удалось рассказать суду всю правду. Значит, автором второго моего обвинения, что я добровольно заделался агентом немецким, является следователь. На этo следовало бы обратить исключительное внимание. И я не мог ничем снять с себя это обвинение, так как протокол мною был подписан. Если бы я был действительно немецким агентом, об этом говорили бы факты моих донесений о партизанах. Но таких фактов как раз не было ни одного. А между тем партизаны бывали у меня не один раз в 1942 и 1943 г. и я мог бы не один раз сообщать о них немцам, но этого ни разу не было. В первый раз я отдал партизанам весь хлеб, собранный мною в деревне в Петров день, в праздник – не менее 2-х пудов. Это было 12/07 1942 г. Затем в августе того же года вторично были партизаны и просили дать им церковных денег – советскими знаками 10 000 р. Я ответил, что деньги церковные у церковного старосты – у него и просите. «Нет, – ответили партизаны, – к старосте мы не пойдем, а ты как-нибудь помоги нам. У тебя найдутся и собственные деньги. Мы придем дней через 7–8. К этому времени ты приготовь нам как-нибудь тысяч пять руб». Сговорились. Через 8 дней я передал партизанам б 000 руб. своих денег. Разве я не мог бы предупредить немцев, но у меня и мысли такой не было; а я помог партизанам насколько смог. Помню последний приход ко мне партизан в октябре 1943 г. Ночью стук в окно; я зная, что пришли партизаны, торопливо вышел в одном белье. «Отец, оденься, холодно, а нам с тобою надо поговорить». Я оделся, голос продолжал: «Ты знаешь, отец, что делается по ту сторону фронта?» «Нет», – говорю я. «Там, в Москве, теперь имеется Патриарх, храмы открыты. Для тебя, конечно, эти сведения интересны. Родина тебя не забудет». Эти слова ясно показывали и отношение ко мне партизан. При этих и вообще всех разговорах и сношениях с партизанами всегда были и Масальская Елиз. Яков, с Катей Гезской, а моих свидетелей следователь не вызывал.

Продолжение следует в следующем письме. Так меня и осудили в том, в чем я не виноват ни телом ни душой. И я стал заключ. под №АА-529 по ст. 58а на срок 25 л., год рождения 1882 г.

Почитайте, подумайте, посоветуйтесь.

Крепко, крепко Вас целую и благословляю. Скоро день рождения Катюши; 18 лет – золотая юность. Желаю новорожденной студентке и ее родителям здоровья и здоровья, и успехов в ея образовании. Помоги тебе Господи, милая, дорогая Катюша! Милаго и дорогого Алёшика поздравляю с новорожденной сестрицей.

Любящий Вас деда Алеша.

8/03 1955 г.

Родные мои Сержуня, Верочка Катюша и Алёшенька, здравствуйте!

5/03 на имя Верочки послал Вам письмо – ответ на ея письмо, а сегодня получил Сержунино письмо от 20/02 и открытку от 24/02 в ответ на моё письмо от 1/02. С особенной сердечностью и любовью откликнулись Вы на мое извещение о пройденной актировке и о возможности моего возвращения к Вам. Рвусь к Вам с великим нетерпением хочется скорее увидеть Вас всех, обнять и отогреться в лучах Вашей любви и сердечности; Вся жалость в том, что мы страдаем отсутствием терпения. Нам хочется, чтобы все совершилось быстро, без задержки: и актировка, и судебная комиссия – и затем бы скорее нас и отправили бы. Нетерпение на нас тяжело отражается. Сегодня 8/0, а актировку прошел 1/02, времени прошло достаточно, ждем-ждем суда, а дело не подвигается. Мы пробавляемся все слухами; слухи нас обадривают, говорят, вот приедет cуд тогда-то, через неделю, две, проходят две недели – ничего не слышно; снова говорят и ещё прибавляют новый срок. Так что начинает и вера колебаться. Вот и теперь ждем, что через несколько дней, говорят, приедет судебная комиссия. Может и приедет, а может быть, протянется время и ещё не один месяц. Все же, дорогие мои, я бодрюсь, не теряю надежды и верю в Провидение. Кто знает, может быть, нам радость свидания Господь даст в Светлую Пасху! Из-за этой затяжности и неопределенности срока освобождения, я до сих пор не писал и в Вырицу. Вы, когда будете у них, сообщите им, что, когда произойдет изменение моего положения, моей судьбы, я сообщу и Вам и им. А теперь пока остаюсь на прежнем положении.

Самочувствие мое в последнее время стало бодрое; грипп закончился; в амбулаторию уже не хожу.

Крепко, крепко я Вас всех благословляю и целую. 14 марта Катюшу приветствую со днем рождения, а всех ея близких – с новорожденной. Желаю всем Вам здоровья и счастья! Горячо обнимаю милаго Алёшеньку.

До скораго свидания хочется мне Вам сказать.

Ваш Деда Алёша.

8/03 1955 г.

P.S. Спасибо, Алёшенька, за конверт такой красивый.

5-е апреля 1955 г.

Дорогие милые мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшенька, здравствуйте!

Сегодня получил посылку от 25 марта и Верочкино письмо с приложением Алёшенькина перваго художественнаго опыта – картинки – лыжник, катящийся с горы на лыжах.

За посылку я не нахожу слов, как Вас и благодарить. В дальнейшем давайте покончим с посылками. Я знаю, теперь не так просто, как пишут из разных мест, не так легко посылать посылки: дороговизна продуктов и притом трудность доставать их многих родственников заставляет прекратить совсем или сократить отправку посылок. Стали присылать деньги вместо посылок продуктами, тем более что в лагерях открыты теперь ларьки, где можно достать самое необходимое – дешевые конфекты, иногда сахар; комбинир. жир. Надо и нам прекратить посылать посылки. Согласились! Если засижусь я здесь, в крайнем случае через месяц, Сержунюшка, пришли руб 50. Легче будет послать деньги, чем посылку. Значит, с посылками покончили! Слава Господу Богу!

Я, конечно, не представляю вполне, – так я думаю – всех трудов и забот, не говоря уже и о расходах, какие легли на Ваши плечи за эти пять с лишним лет. Будем думать и убеждаться в той мысли, что такова воля Божия! Премудрость и благость Божия всё устрояет нам на пользу.

Ваше письмо от 6/03 я получил 21 марта и всё время поджидал посылку, чтобы одновременно ответить Вам и на письмо от 6/03 и на посылку; тем паче, что новаго в моей жизни ничего не произошло. Из-за этого я задержался с писанием письма, дотянул до 5 апреля.

Здоровье мое удовлетворительно. Весна началась и здесь; в субботу 1/04 прилетели здесь скворчики; снегу уже нет; так что весна в полном разгаре и здесь, а Благовещенье ещё будет послезавтра. Изменения в нашей жизни не произошло никакого. Судебной комиссии ещё не было. Теперь даже и разговоры прекратились на эту тему. Правда, одна партия отсюда недавно была отправлена.

Придётся и нам запастись терпением! Не думали мы, но, очевидно, придется мне проводить праздники здесь. Поэтому посылаю Вам свой праздничный привет. В ночь на 4 апреля с/ст я мысленно буду с Вами.

Целую и благословляю Вас.

Любящий Вас Деда Алёша.

Простите за писание торопливое. Приходится писать ночью. Получили ли Вы мои 2 письма, посланные в конце февраля, в которых я описывал свою историю?

8-е апр.

Милые и дорогие мои Сержуня, Верочка, Катюша и Алёшенька,

здравствуйте!

Вчера, в праздник Благовещения, получил от Вас письмо от 24/03. Читая письмо, мысленно приветствовал Вас с Великим праздником, а затем мысли и чувства невольно перешли на Вербное воскресение – преддверие Светлаго Христова Воскресения. Боже мой, наступают великие дни Страстной недели,

а затем Светлые Пасхальные дни. Сердце верующего человека благоговейным чувством проникается от величайших воспоминаний Евангельских событий, а также приятными воспоминаниями событий из собственной прошлой жизни в минувшие светлые дни праздников. Мысленно в это время 4/04 я буду с Вами, дорогие мои,

и издалека-далека понесется к Вам мой Пасхальный привет! Желаю Вам встретить и провести светлые дни в духовной радости и добром здоровии.

Несколько дней назад я получил посылку Baшy, Верочкино письмо и Алёшенькино произведение – первый его художественный опыт. Ответил я письмом тотчас же. Вчера же получил письмо от 24/03, в котором сообщаете о получении моих писем от 24 и 25 февр. Об них долго не получая известий, я начал уже беспокоиться, а теперь очень рад, что Вы их получили. Вы пишете, что ждёте от меня известий о дальнейшей моей судьбе. Увы, порадовать пока ничем не могу; терпение у нас уже истощилось, а, очевидно, ещё надо потерпеть. На всё воля Божия. Придет время, и для меня откроются ворота на свободу. Начиная с сегодняшнего дня, началась разгрузка здешняго места, оформляется около 300 человек к отправке. Куда, конечно, неизвестно. На место отбывших прибудут из других мест для с/хозяйственных работ – свежие силы на место инвалидов. Через некоторое время отправят и остальных инвалидов во вторую очередь. Я пока остался на прежнем месте, чему очень доволен, и решил Вам написать ещё по прежнему адресу. Вообще этапы – такая тяжелая вещь, что и представить Вам трудно, особенно когда этапируемый ещё и инвалид и нагружен своими же вещами, как

верблюд. Прибудешь на новое место, временно приходится быть и без постели и без определенного места, правда временно, но все же неприятно. Доволен я тем, что не прервется и связь с вами; что я буду на месте в такие великие дни, буду в общении и со своими собратиями. Вместе встретим праздник и разговеемся.

Милый Алёшенька, дорогой мой мальчик, крепко целую тебя. Спасибо, родной, за подарок, за «лыжника», катящегося с горы. Это первый твой опыт рисования, и мне очень понравился. Папе и маме следует обратить внимание на твои способности.

Идет весна, снегу почти нигде нет. Днем солнышко греет, но, в общем, погода холодная.

Крепко Вас целую и благословляю.

Любящий Вас Ваш деда Алёша.

Рвусь к Вам, чтобы обнять Вас всех.

До скорого свидания – наши обоюдные желания.

Телеграмма

На печати: 03.06.1955

Ленинград ст. Всеволожская ул.

Всеволожская 87 Кибардину

Тайшета 1/22 15 3 0040

Освобожден выезжаю Тайшета известите Вырицких дорогой телеграфирую – Дедушка

Телеграмма

Всеволожская Ленинградской улица

Всеволжская восемьдесят семь

Кибардину

Москвы 156/273 17 8 1655

Москвы выезжаю девятого два часа ночи поезд пятьдесят

два – Дедушка

Вырицкие письма

Дорогой мой!

Дорогие и золотые мои!

Простите, что чернила мои расплываются. Очевидно, такая бумага нехорошая. Но я нервничаю!

Сейчас была Нина Ивановна – врач-невропатолог мой. Говорит, что была в соседях вызвана и решила навестить меня.

Хорошо, что, Сержунюшка, мы дали ей в прошлый раз 50 р., не напрасно. Она прослушала меня – сердце, нашла, что по моему возрасту работает прилично. Смеряла давление крови: 160 на 90. Почти, говорит, нормальное. Диуретин советует ещё принимать дней 10. Потом, говорит, пришлю фельдшера ещё измерить давление крови и если, говорит, скачков не будет, тогда прекратить принимать диуретин.

Советует ходить, но себя не переутруждать. Катя вчера делала мне для ног ванную. Сегодня я чудно спал, и ноги меня абсолютно не беспокоили. Врач говорит, что можно ноги натирать и устраивать ванны, чтобы только всё это давало мне успокоение. Не дай Бог, говорит она, что случится, вы знаете, где меня найти и я к вашим услугам. Только, говорит, не нервничайте, не переутруждайте себя; избегайте поклонов, вам это очень вредно. Я ей всё рассказал, кто я, где служил до ареста, рассказал и о праздниках моих. Это, говорит, всё, все волнения и отразились на вас. Всё будет хорошо, вы ещё поживёте. Да я, говорю, и не собираюсь умирать, так как мне дано судом 25 лет, 20 лет скинули, я все равно, говорю ей, должен их прожить, тем более на воле, поэтому я и не собираюсь сейчас умирать. А впрочем, я рассуждаю по-человечески, а всем управляет воля Божественная. На всё, говорю, буди Его святая воля.

Хорошее настроение обрелось у меня после посещения

врача.

Будьте дорогие милые мои!

Крепко целую Вас. Пр. А. Кибардин.

Пятница 5 час. вечера.

11-е ноября.

P.S.

Одновременно направляю письмо и Г.А. Степанову.

Дорогие мои!

Сообщайте, ради Бога, о течении болезни Алёшеньки. Был Ли врач и установил ли диагноз? А я уже хотел посылать телеграмму с запросом, почему не отвечаете на моё письмо и на мою просьбу.

Вдруг получил твое письмо, Сержуня 24/12, что Алёшенька болен. Ясно, что корь, пишешь ты. А тут морозы, холод в квартире у Вас, как рассказывала у нас Екатерина Васильевна, которая раз ночевала у Вас, и рассказывает, что температура доходит до 3–4°C. А тут больной с корью, которого можно застудить. Верю, как ты пишешь, что выйдешь и из ритма обычного своего существования.

Я понимаю: Алёшенька болен; будем молить Господа, чтобы Господь помог перенести болезнь; без болезни не проживешь. Бог даст, Алёшенька поправится; морозы переживем, но у тебя ещё есть кой-какие-то дела, которые помогают тебе выбиваться из колеи, о которых ты упоминаешь вскользь, но поделиться с отцом-стариком не хочешь. А я волнуюсь, может быть и волноваться не из-за чего.

Правда, ты писал, видимо, наспех; торопился уходить со службы за винегретом для больного; потому и не подумал, что такая до некоторой степени секретность «кой-какие дела» привели к тому, что я совсем почти вышел из ритма нашего обычного существования. Я и ломаю голову, а может быть, какие неприятности по службе и т.п., все волнуюсь за тебя, родной мой. Ну ладно, не буду допытываться, какие особые дела могли выбить тебя из колеи жизни.

Спасибо, что не забыл поздравить нас с наступающим новым годом. Мы сначала встретили Рождество Христово, а потом и Новый год. Но не остаюсь в долгу; и я поздравляю Вас с наступающим гражданским новым годом!

Я просил Верочку сообщить мне адрес Журавлёвых, об этом же прошу и сейчас. Хочу ему написать, а то Бог знает что можно про меня думать – чемодан со всяким приданым получил, а поблагодарить нет. Так все? Пожалуйста, сообщи Верочка!

Я живу по-прежнему; сижу дома, в церковь не хожу, да и холодно. Вот будет потеплее, может быть и силы прибавятся. На днях решил выйти погулять; до церкви не дошел, не понадеялся на свои силы; дорогой поскользнулся, упал и не смог встать, спасибо, какой-то мальчик-школьник увидал мои попытки подняться, подбежал, помог подняться, и я едва-едва добрел до дома.

Боюсь теперь и пускаться в путь на прогулки.

Видимо, старость пришла! Не радует!

Будьте здоровы! Целую и благословляю всех вас, а Алёшеньку

сугубо!

Ваш дед А.

25/12

Дорогие мои!

Приветствую с Великим праздником Богоявления Господня. Молитвенно желаю Вам от Господа Бога здоровья и всего добраго! Как живете и здравствуете?

Сержунюшка! Приезжай в Воскресенье ко мне к обеду, переночуешь и в понедельник уедешь на службу, если это возможно, конечно.

Или в субботу со службы сумеешь уехать пораньше в Вырицу.

Мне тебя надобно видеть.

Дело в следующем: матушка Таисия прислала мне адрес врача, лечащего травами. Лечит успешно и даже заочно.

Ты бы сходил к ней – женщина врач.

Адрес: Петрогр. сторона, Большой просп. №20 кв. 2.

Лещук Анна Петровна (…………на Большом пр.)

Практикует она открыто. За визит 100 руб. Советуют попробовать.

Приедешь и поговорим, потолкуем.

Ты бы сходил туда; не знаю только, как это далеко от твоей работы; и сказал, что больной за городом и не может приехать, какие ей надо представить сведения.

Потрудись, Сержунюшка, для меня, будь добр!

Может быть и поможет своими травами?

Крепко целую всех.

Ваш Дед А.

18/01 1956 г.

Дорогие мои, Родные мои!

Живы ли и здоровы ли Вы?

Верочка обещала побывать в субботу на первой неделе Великого Поста, а теперь уже суббота 4-й – Крестопоклонной недели. Как раз прошел месяц, как Вы навестили меня по поводу моей бумаги, посланной Патриарху. От него пришел и ответ на имя Митрополита. Митр. Елевферий вызывал меня по поводу бумаги, и я во вторник 10 апреля был у него на приеме. Владыка сравнительно молодой, лет 62, седины очень немного в бороде, а в голове седины нет. Пожелал он меня видеть и познакомиться с человеком, стремящимся отречься от мира. Какие побуждения у меня к этому шагу? «Патриарх прислал ко мне Ваше прошение и я потому вызвал вас на прием, чтобы побеседовать с вами», – сказал мне Митр. Елевферий. Вам бы и нужно было начинать отсюда хлопоты о пострижении, вскользь заметил в укор мне Владыка. Я объяснил, что в прошении я благодарил святейшего за благословение и разрешение на постриг, которые мне привез Еп. Михаил. Просил простить, что так получилось и всё ему рассказал, как было дело. Святейший благословил, я тем более не буду препятствовать вашему желанию. Снесемся с Еп. Михаилом, и он приедет для совершения пострижения, тем более он бывает здесь у него и отец недалеко от Луги. Я рассказал Владыке о себе, как раз он не торопился с приемом, об Академии, о Царском Селе, о лагерях, о последних особенно интересовался: где, как жилось и т.п. Расспросил, как я живу теперь, что получаю от храма. Подал я заявление по поводу церковного дома – квартиры – обещал рассмотреть.

Вообще я доволен, что мне пришлось ехать и, слава Богу, благополучно съездил с провожатым. До вокзала на дровнях на лошади, а в городе – на такси. Страшно устал обратно, так как пришлось идти на своих ходулях, а они у меня слабоваты. Катя не могла ехать со мной, так как Яковлевна болеет гриппом и не совсем ещё окрепла. Я чувствую себя слава Богу. По субботам и воскресеньям бываю в храме, принимаю исповедников, человек по 150 бывает, и даже больше. В храм ехать посылают подводу – извозчика на дровнях.

Был недавно Георгий Алексеевич. Про Марию Михайловну сообщал, что она болеет астмой. Был с женой брат Еп. Михаила – Сергей Андреевич. Про Владыку Мих. сообщал, что тот едет в Америку с ответным визитом на недавний приезд делегации. Подумаешь ли, Миша Чуб едет в Америку!

Теперь сюда не рискуйте приезжать. Все равно, по Полтавской и не подойдешь к нашему дому.

Храни Вас Господь!

Пишите!

Целую и благословляю Ваш А.

13/04 56 г.

Милые и дорогие мои!

Вечер – 8 часов – вторник 11-е декабря.

Почему-то захотелось побеседовать немножечко с Вами, очевидно, соскучился. Все время жила Мария Ивановна. Её как будто Господь послал взамен Яковлевны на второй день после ея заболевания. Видя такое тяжелое положение – я ее встретил словами: «Тебя сам Господь послал нам на помощь – поживи, помоги нам». Она и согласилась, как религиозный, верующий человек, помогать нам. Дни болезни Яковлевна с Катей дежурили день и ночь. При похоронах принимала деятельное участие. После 9-го дня уезжала, побыла у себя и к 20 дню снова приезжала. Жила почти две недели и обещала приехать к 40 дню около Николина дня. Одной Кате трудно без Яковлевны – много у неё времени уходит на уборку храма, а старушка тихонечко все делала; она и картошку почистит, всё сготовит. Теперь сказалось, какой она была незаменимый человек в нашем «трио». Я чувствовал, что тяжело мне будет, старому человеку, привыкать к отсутствию этого незаменимого человека. Катя тоже преданный мне человек – обе они служили мне ради Господа; всё переносили и терпели и неприятности одна от другой – всё бывало, так как характером были неодинаковы. Всё, по милости Божией, как-то устраивалось и всё шло хорошо, потому что чудный характер был у Яковлевны. Она, бывало, маленечко и поплачет, но скоро забывала все шероховатости и всё шло хорошо. Я молился Господу Богу, чтобы Он устроил, как нужно. И вот на второй же день болезни неожиданно является тоже преданный мне человек – Мария Ивановна.

Я просил её с ведома Кати, чтобы она заменила нам до некоторой степени Яковлевну. Она согласилась приезжать к нам из города временно – поживет и уедет. Когда нужно, Кате трудно справиться, договоримся заблаговременно или письменно известим, она и приедет. Вот на этом мы и договорились. Поживем, увидим, как пойдет дело дальше.

Самочувствие у меня удовлетворительное. Только на прошлой неделе не служил, хотя и назначил службу в канун Екатеринина дня, почувствовал слабость. Одна прихожанка съездила в город и сообщила Марии Михайловне, что мне не домогается, что-то нехорошо с сердцем – вот ведь проявляют какую «ревность не по разуму» и не предупредивши меня, без моего ведома приносят мне лекарство от Марии Михайловны «кратегус», через 2 часа принимать по 10 капель на сахар и лежать в постели. Полтора дня вылежал, но в воскресенье был в храме, принимал исповедников и служил панихиду. Вчера, в понедельник, «Знамение» Царицы Небесной, я служил утреню, Литургию и требы. В четверг, 13-го, Андрея Первозванноаго Апостола, если Господь благословит, предполагаю служить, а также и 17-го, в Варварин день, если Господу будет угодно, буду служить и молиться и за Вас, мои милые и дорогие, чтобы Господь хранил Вас и вел по пути Спасения. Слава Господу Богу за все!

Милая, дорогая Верочка! Ты, кажется, имеешь намерение в Николин день – 40 день по кончине Яковлевны – быть здесь – молиться с нами. Таково было твоё намерение, ты обещала привезти к нам кошечку. Пожалуйста, привези, а то нас одолевают мыши. Кроме того, прошу купить электр. батареи – штук 6.

Пожалуйста! Рука перестает мне подчиняться.

Потому кончаю. Да хранит Вас Господь!

Катя просит написать Вам всем привет.

11/12 Ваш Деда Алексей.

Прошу извинить за плохое писание!

* * *

1

РГИА. Ф. 489. (Феодоровский Государев собор) Оп. 1. Д. 113. Послужные списки 1913–1918 годы.

2

Архив СПбДА. Ф. 802. Оп. 16. Клировые ведомости. Журналы заседаний Совета СПбДА за

1908–1909 годы. Разрядный список воспитанников, принятых в собрание 11 сентября 1908 года.

3

То же за 1911–1912 годы. Разрядный список студентов 4 курса.

4

Известия по Санкт-Петербургской епархии №2 от 1 февраля 1913 года.

5

РГИА, Ф. 489. Оп. 1. Д. 106. Клировые ведомости 1913–1918 годы.

6

РГИА. Ф. 489. Oп. 1. Д. 101. Распоряжения 1913–1918 годы.

7

Указанный источник №1.

8

Там же.

9

Там же.

10

Архив Санкт-Петербургской митрополии. Личное дело протоиерея Алексия Кибардина.

11

Архив УФСБ СПб ЛО. Ф. арх.-след. дел. д. П-83017. ТЗ. Лл. 767–771.

12

Шкаровский М.В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999. С. 163, 186,191–192,309.

13

Указанный источник №10

14

Архив УФСБ СПб ЛО. Ф. арх.-след. дел. д. П-86884.

15

Указанный источник №10

16

Указанный источник №1

17

Указанный источник №10

18

Свидетельство об окончании Вятского епархиального женского училища Фаиной Сергеевной Сырневой (в замужестве Кибардиной) №161 от 23 мая 1899 года.

19

Указанный источник №3.

20

Указанный источник №6.

21

Феодоровский Государев собор. Специальный выпуск. Царское Село. 1996 год.

22

Феодоровский Государев собор. Выпуск №1. Царское Село. 1913 год.

23

РГИА. Ф. 489, 6п. 1. Д. 108. Высочайше утвержденное Положение о соборе.

24

Кронштадтский Пастырь.№10.1913 год. Высочайший указ о назначении протоиерея Александра Васильева духовником Государя Императора и Царской Семьи.

25

Письма святых Царственных Мучеников из заточения. СПб., 1996. С.451.

26

Указанный источник №21

27

РГИА^Ф. 1328. (Феодоровский Государев собор) Оп. 2. Д. 262. Переписка: за 1913–1914 годы.

28

Указанный источник №21

29

Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. М., 1997. С. 203.

30

Указанные источники №1 и №6.

31

Указанный источник №10.

32

Указанный источник №11.

33

Указанный источник №12

34

Шкаровский М.В. Судьбы иосифлянских пастырей. СПб., 2006. С. 331.

35

Там же. С. 332.

36

Письмо отца Алексия Кибардина из Озерлага от 24 февраля 1955 года.

37

Указанный источник №234. Архив УФСБ СПб ЛО. Ф. арх.-след. дел. д. П-86884.

Лл, 33–34.

38

Указанный источник №34. С. 33.

39

Указанный источник №10.

40

Указанный источник №34. ЦГА СПб. Ф. 9324. Оп. 1. Д. 25. Л. 2.

41

Указанный источник № 10.

42

Филимонов В.П. Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий и Русская Голгофа. СПб.; 1999.

С. 50.

43

Указанный источник №10. Л. 41–42.

44

Там же. Л. 82–82 об.

45

Озерлаг. Стихи узников. Братск, 1992.

46

Озерлаг: как это было. Документальные данные и воспоминания узников 50–60-х годов. Иркутск, 1992.

47

Отец Арсений. М., 1993.

48

Указанный источник №10. Л. 82–82 об.

49

Указанный источник №10. Л. 83.

50

Указанный источник №10.

51

Указанный источник №10. Л. 51–55.

52

Там же.

53

Указанный источник №10. Л. 95.

54

Указанный источник №10. Л. 96

55

Подчеркивания в тексте писем сделаны Сергеем Алексеевичем Кибардиным, сыном протоиерея Алексия Кибардина.

56

Письма протоиерея Алексия Кибардина к родным из Озерлага от

18.10.1950, 11.12.1951, 02.06.1952, 14.01.1953, 10.07.1953, 10.01.1954, 20.04.1954,

17.05.1954, 13.06.1954, 27.06.1954, 27.08.1954, 11.09.1954, 22.09.1954, 05.10.1954, 13.10.1954,

28.10.1954, 05.11.1954, 16.12.1954; 13.01.1955, 14.01.1955, 21.01.1955, 01.02.1955, 18.02.1955,

24.02.1955, 08.03.1955, 08.04.1955

Источник: Филимонов В.П. Последний духовник преподобного Серафима Вырицкого. – Сатисъ, 2009. – 144 с.



Метки: ,


ПнВтСрЧтПтСбВс